Пройдя через какую-то каморку, Саша вышла в короткий коридор, ведущий в большую комнату. Коридор закрывали мощные решетчатые ворота, сквозь которые виднелись другие. Вот по этой решетке внутренних ворот и стучал стражник, вызывая рабыню Сульду к ложу Хака Харана. Но сейчас его не видно. Вообще никого. Однако ворота — и внешние, и внутренние — крепко заперты. На каждых — по паре тяжелых квадратных замков. Для каждых ворот нужны два ключа. Между воротами — около двадцати футов. А за ними украшенный вазами, устеленный коврами коридор. Я задумчиво рассматривала два висящих на внутренних воротах тяжелых замка.
— Отмычкой не взять, — перехватила мой взгляд Саша. — Там специальная втулка. Ни проволокой, ни булавкой не проткнуть. И заглушка — металлический конус. Перед тем как воткнуть ключ, ее надо отвинтить. Ни проволокой, ни булавкой ее и с места не сдвинешь.
— А есть здесь хоть что-нибудь вроде прочной проволоки или длинной булавки, что-то подходящее по длине, хоть попробовать?
— Нет, — отрезала Саша.
Я угрюмо стояла, вцепившись в решетку.
— Ты рабыня. Пленница, — напомнила Саша. — Пойдем.
Бросив последний взгляд на замки и решетки, я повернулась и пошла за ней. Она привела меня в каморку, мимо которой мы недавно проходили. Здесь девушки приводили себя в порядок. Здесь висели зеркала. Я увидела прелестную темноволосую рабыню, нагую, в турианском ошейнике, а за ней — другую темноволосую красавицу в платьице из желтого шелка, с плеткой в руке.
Саша указала мне на одну из пяти небольших, утопленных в пол ванн, показала, как пользоваться ароматическими маслами и полотенцами.
— А то ведь ты невежественная. Даже ванну принимать не умеешь.
Я покраснела.
Потом я отмыла волосы от дорожной пыли и пота, высушила, расчесала.
— Я хочу есть, — сказала я.
— Сядь на пол, — велела мне Саша.
Я, голая, уселась на пол.
Она бросила мне связку колец с колокольчиками.
— Надень.
— Они же застегнуты.
— Надень.
Вытянув левую ногу, я осторожно, одно за другим, надела на нее четыре кольца. Между кольцами — тоненькая вертикальная планка. Каждое кольцо размыкается и застегивается: на одном конце — крошечный штырек, на другом — паз.
Каждое кольцо размыкается и застегивается: на одном конце — крошечный штырек, на другом — паз. Болт входит в паз и защелкивается. Кольца плотно охватывают ногу. На каждом кольце — пять колокольчиков.
Надела. Застегнула.
Сижу и боюсь ногой пошевелить: зазвенят колокольчики, привлекут мужчин.
— Умеешь танцевать голой? — спросила Саша.
— Я не знаю танцев рабынь, — прошептала я, — я не умею танцевать.
— А шелками оборачиваться умеешь?
— Нет, госпожа. — Я потупилась.
— А пользоваться косметикой и духами рабынь?
— Нет, госпожа.
— А носить украшения?
— Нет, госпожа.
— А как доставить мужчине высшее наслаждение, знаешь?
— Я мало знаю, госпожа, — призналась я.
Лишь бы ногой не шевельнуть!
— Да тебя вообще чему-нибудь учили?
— Я мало знаю, госпожа. Одна рабыня, по имени Этта, научила меня кое-чему, чтобы я не была совсем уж никчемной, чтобы не били слишком часто.
— Кто твой прежний хозяин?
— Туп Поварешечник, бродячий торговец.
— А до этого?
— Турнус из Табучьего Брода, землепашец.
— А до этого?
— Клитус Вителлиус из Ара, воин.
— Хорошо.
— Но у него я была совсем недолго, — добавила я.
— А до этого?
— Двое воинов. Не знаю, кто они. Просто я принадлежала им.
Саша не удивилась. Девушка часто не знает, кто ее хозяин. Днем ее могут схватить, вечером превратить в рабыню, а утром — продать.
— А до этого? — спросила Саша.
— Я была свободной.
Взглянув на меня, Саша рассмеялась.
— Ты? — переспросила она.
— Да, госпожа.
Она хохотала. Кровь бросилась мне в лицо. Да, наверно, без ошейника меня теперь представить трудно.
— Искусство быть рабыней тебе неведомо, — заключила Саша, — или почти неведомо. Ничего ты не знаешь: ни как двигаться, ни как смотреть, ни осанку держать не умеешь, ни телом своим владеть, ни лицом, не говоря уж о тонкостях и уловках, от которых зависит, позволят ли тебе мужчины жить.
Я не сводила с нее испуганных глаз.
— Но ты хорошенькая. А к хорошеньким девушкам мужчины снисходительны. Так что надежда есть.
— Спасибо, госпожа, — прошептала я.
— Почему ты не двигаешься?
— Колокольчики… — чуть слышно пролепетала я.
— Ну и что?
— Стыдно. Чувствую себя рабыней до мозга костей.
— Ну и прекрасно, — ответила Саша. — Встать, рабыня! — выпалила она.
Под звон колокольчиков я поднялась на ноги. Увешанная колокольчиками рабыня.
— Пройдись по комнате!
— Пожалуйста, не надо, госпожа! — взмолилась я. Она подняла плетку. Я повиновалась. И снова встала перед ней. И тут вдруг она коснулась меня. В смятении я отвела глаза, закусила губу.
— Великолепно, — похвалила она.
— Стоило звякнуть рабским колокольчикам — и ты готова для мужчины.
— Пожалуйста, госпожа, — умоляла я.
— Горячая шлюшка! К зеркалу! На колени! Я встала на колени перед зеркалом.
— Существует сто одиннадцать основных оттенков губной помады для рабынь, — начала она. — Все зависит от настроения хозяина.
— Да, госпожа, — кивнула я.
Немного позже в комнатенку собрались и другие девушки. Как и мне, им предстояло прислуживать за вечерней трапезой. Так уж принято в крепостях на Горе — если крепость не под осадой, для мужчин вечер — время удовольствий.