Размахивая лоскутом жесткой кожи, я раздувала угли в жаровне. Среди углей торчала какая-то железная рукоятка.
Мимо опять прошла Этта. На плече — мясо, чуть ли не полтуши.
Волосы испачканы жиром. Босоногая, загорелая, очень подвижная. Невероятно красивая в своем коротком балахоне. Единственное украшение — плотно охватывающее шею крепкое стальное кольцо, довольно удобное и красивое. Длинноногая, чувственная. Шлюха с горящими глазами. Мужчины с Земли о таких женщинах, наверно, и мечтать не смеют. А вот у ног могучих мужчин планеты Гор ей, похоже, самое место. Уж они-то долго размышлять не станут, разберутся, как с ней управиться, сумеют взять от нее все. Мерзкая дрянь! Ненавижу!
Я в лагере уже почти два дня. Мы пришли сюда позавчера, далеко за полдень. На подходе к лагерю незнакомец взял у меня щит. К лагерю, даже своему, невооруженным приближаться негоже. Кто знает, что могло случиться в его отсутствие.
Он оставил меня стоящей на коленях и пошел обследовать окрестности лагеря. Вскоре вернулся, знаком велел мне встать и идти за ним. К лагерю подошел с песней, колотя по щиту древком копья.
В ответ послышались приветственные возгласы. Встречали его по-царски. Видно, он у них главный. Из лагеря высыпало множество мужчин, бросились к нему с криками, объятиями, хлопали по спине, смеялись. Я испуганно стояла позади. У входа, что расчищали в колючей изгороди днем, робко, не смея приблизиться, стояла длинноногая Этта — мечта а не женщина. Наконец он знаком разрешил ей подойти. Она бросилась к нему, сияя от радости, упала на колени, положила голову на его ноги. Он отдал кому-то щит, копье и шлем. Вымолвил слою — и она вскочила, он схватил ее на руки, властно, как собственность, и она поцеловала его — так, будто безраздельно принадлежала ему. В жизни не видела такого поцелуя. Сквозившая в женщине чувственность потрясла меня до глубины души. Так целуют любовника, но не просто любовника — так целуют того, кому принадлежат всецело.
Он рассмеялся, отстранил ее. А потом все повернулись ко мне.
Обнял бы он меня, как только что обнимал ее! Поцеловал бы так, как ее целовал! От ревности мутилось в глазах. И тут я с испугом обнаружила, что все взгляды устремлены на меня.
Мужчины и девушка сгрудились вокруг Я стояла выпрямив спину. А они ходили вокруг, смотрели оценивающе, обменивались комментариями. Кровь бросилась мне в лицо. Откровенно разглядывают, обсуждают — как животное. Среди комментариев, судя по тону, попадались и не вполне лестные, и совсем уж скептические. Больше всего ранил смех. В то время я, несмотря на строгую диету и усиленные упражнения, еще не довела свое тело до идеальных форм, Да и стоять правильно тогда, наверно, не умела. Стояла прямо, но, пожалуй, слишком уж неподвижно, прямо застыла — ни малейшего движения, чуть дышала, ни плечом не поведу, ни головой, а ведь такое едва различимое глазом движение и рождает ощущение живого, трепетного тела, выдает затаенную чувственность. Но в основном, думается мне, недостатки мои можно было бы свести к психологическим тонкостям — к каким-то скрытым, почти подсознательным барьерам, которых человеку не слишком проницательному ни за что не распознать, едва уловимые оттенки выражения лица, которыми и определяется манера держать себя. Взрастившая меня цивилизация отвергает первенство биологических законов, отрицает животное начало в человеке, отчаянно бьется, чтобы подавить в нем врожденные инстинкты. Я выросла в обезумевшем мире, где даже сексуальность внушает подозрения. Проще говоря, как достойная дочь своего мира, к мужчинам и сексу я оставалась равнодушна. За последние несколько лет мне к тому же внушили, что мужчины точно такие же, как я, что различий между женщинами и мужчинами не существует. Так почему же тогда среди мужчин Гора я кажусь себе такой маленькой и хрупкой, почему дрожу, чувствуя на себе их руки? Среди земных мужчин — умная, прелестная, очаровательная — я себе такой не казалась, их прикосновения вызывали во мне не дрожь, а раздражение, их докучливые руки я запросто отталкивала прочь. Оттолкнуть горианцев я не смела — накажут.
Оттолкнуть горианцев я не смела — накажут. Наоборот, даже себе в этом еще не признаваясь, жаждала их рук, их объятий. Я думаю, тогда во мне еще не проснулась женщина — потому и не произвела я особого впечатления на соплеменников моего властелина. Что такое мужчины, что они могут сделать со мной — тогда я не знала. Не знала, какие мучительные страдания могут они причинить, как умеют поставить на колени. Не ведала, что такое мужское начало, и женского начала в себе тоже не ощущала. Как и у большинства девушек с Земли, моя чувственность дремала, подавленная и глубоко запрятанная.
Лишь здесь, на планете Гор, рядом с моим повелителем, со временем до меня начало доходить, что существует на свете удивительный, прекрасный мир — мир опыта, на этой планете вовсе не запретный, что, ведомая женским своим естеством, я войду в этот мир — только осмелиться бы стать самой собой! Но боялась я зря. Осмеливаться мне не придется. Не придется принимать решений. Ни ханжества, ни ложной скромности таких, как я, горианские мужчины терпеть не станут. Хочу я или нет, меня заставят быть тем, что я есть на самом деле.