— Йата усладит тебя лучше!
— Он мой! — держа матроса за руку, заголосила рыжеволосая.
— Захочет меня — я буду с ним, — не отставала я. — Пожалуйста, хозяин! — улыбнулась я мужчине.
Он переводил глаза с меня на нее. Видно, обе нравятся.
— Деритесь! — решил он наконец.
Рыжая с визгом бросилась на меня, опрокинула на доски кусалась, царапалась. Явно крупнее и сильнее.
За волосы меня не схватить — слишком короткие. Зато я, катаясь по доскам с ней в обнимку, дергала ее за волосы' запустив в шевелюру пятерню. Орудуя кулаками, она осыпала меня ударами по голове. Вот-вот выцарапает глаза! Впилась зубами в руку. Испуганно вскрикнув, я принялась защищаться, она же, ползая вокруг меня, лупила что есть мочи. Я откатилась, закрывая руками голову. Она снова бросилась на меня. Я отвернулась. Она пустила в ход ноги. Лягнула прямо в живот! Перехватило дыхание. Я судорожно хватала ртом воздух. Она навалилась сверху, оседлала меня — рукой не шевельнуть, правой рукой прижала голову, а левой высоко, как могла, оттянула ошейник. О ужас! Полетели в стороны колокольчики, ее зубы вот-вот доберутся до горла! Вдруг голова ее откинулась — выгибая ей спину, матрос оттянул стоящую на коленях фурию за волосы. А она не отпускала, все силилась взглянуть на меня.
— Ла кейджера, госпожа! — хрипела я. — Я рабыня!
Спору нет — она выиграла. Куда мне до нее. Скорчившись я судорожно переводила дух.
— Он мой! — зашипела она. Поверженная, я опустила голову.
А она вдруг вскрикнула от боли. Дернув за волосы, матрос швырнул ее к своим ногам.
— Ты моя!
— Твоя, — испуганно прошептала она.
Держа за волосы, он поволок ее за собой. Она, согнувшись в три погибели, ковыляла рядом. На мой взгляд — потрясающая девушка. А для него — просто еще одна бабенка для забавы.
Дрожа, я поднялась на ноги. Оправила платье. Нигде не порвано.
Постояла, глядя вслед матросу и ковыляющей рядом рыжеволосой. Уж он задаст ей жару, это точно! Вот и хорошо.
Мимо меня, толкая тележку, брел раб в соединенных довольно длинной — дюймов восемнадцать — цепью наручниках. Взглянул на меня. Взбесившись, я подлетела к нему и отвесила оплеуху.
— Не смотри на меня! Я не для таких, как ты! Ты раб! Раб! Он злобно откинул голову.
— Раб! — кричала я. — Раб!
Резко обернулась. А, вот, кажется, его хозяин, торговец. Раскрасневшись от гнева, я подбежала к нему и упала на колени.
— Он на меня посмотрел! — указывая на раба, захлебывалась криком я. — Посмотрел на меня!
— Тебе разрешали говорить? — осведомился тот.
— Можно девушке говорить? — испуганно спросила я.
— Да, — разрешил он. Ободренная, я ткнула пальцем в раба.
— Он посмел на меня посмотреть.
С рабов — я знаю — глаз не спускают. Один взгляд на рабыню — и несчастному не поздоровится.
Один взгляд на рабыню — и несчастному не поздоровится. А взгляни он на свободную женщину — может жизнью поплатиться.
— Он смотрел на меня.
За такую наглость по меньшей мере высекут. Красавицы рабыни — для свободных мужчин, не для таких, как он, не для рабов.
— А ты что, для него слишком хороша? — процедил торговец.
— Да. — Не надо было этого говорить. И все же я сказала.
— Оба вы животные.
— Да, хозяин, — проронила я.
— Но ты самка.
— Да, хозяин.
— А он пусть раб, но самец.
— Да, хозяин.
— А разве самец животного не выше самки?
— Выше, хозяин.
Да, самцы занимают доминирующее положение у многих видов млекопитающих. А среди приматов — у всех видов без исключения. И изменить здесь что-то можно, лишь разработав направленную на извращение законов природы обширную и сложную программу долговременного психологического воздействия.
— Тебе эта рабыня нравится? — спросил хозяин раба.
— Маленькая, — вздрогнув, пробормотал тот. Я не сводила с него испуганных глаз.
— А в общем — ничего себе, — все же признал он.
— Как думаешь, можешь ее поймать?
— Конечно, — оживился раб.
Я вскочила и в страхе попятилась.
— Она твоя.
Я бросилась бежать. Он настиг меня у огромного ящика, прижал к нему, а когда я отпрянула, обмотал свисающей с наручников цепью. Я в ловушке.
— Давненько у меня не было бабы, — осклабился он и потащил меня за собой. Обмотанная вокруг талии цепь нещадно впивалась в кожу над левым бедром.
— Пощади рабыню, хозяин, — взмолилась я.
Он рассмеялся.
Хозяин не торопил его — видно, занялся другими делами Тележка все равно была пустая.
Когда он оставил меня, я готова была от стыда сквозь землю провалиться. Кончила! Как со свободным мужчиной!
Лежа за ящиками, я горестно смотрела в небо. Меня употребил раб! Постепенно отчаяние вытеснил страх. Наверняка опоздала в «Чатку и курлу». Высекут!
Медленно, преодолевая боль, распрямила я затекшие ноги и встала. Снова попыталась привести в порядок платье. Вышла из-за ящиков. Надо спешить в «Чатку и курлу».
И застыла. Бросилась обратно за ящики. Довольно далеко, но я уверена — не ошиблась. Перехватило дыхание. Отчаянно заколотилось сердце.
Не может быть! И все же это так.
Что делать? В первое мгновение душу захлестнула пронзительная, неодолимая, всепоглощающая любовь. Любовь, немыслимая радость, восторг, лишь рабыне доступный.
Одетый моряком, неся на плече мешок, он шел со стороны причала.