Рядом, утешая, сидит Этта.
Все. Теперь не убежишь. Проем в колючей изгороди наглухо закрыт. Я связана. Ни рукой, ни ногой не шевельнуть. Я печально улыбнулась.
Никуда рабыне не скрыться.
Только непонятно, зачем он меня связал? Уж конечно, не побега опасался. Отвесная скала, колючая изгородь — не ускользнешь. Так почему же я связана? Может быть, в наказание. Превосходная карательная мера. В этом мире ею часто пользуются. Это и унизительно, и физически мучительно, особенно если хозяину заблагорассудится долго продержать девушку связанной. Одно из самых простых и эффективных наказаний — наряду с ограничениями в пище и плетьми. А уж когда путы сняты, девушка просто с ног собьется, стараясь угодить хозяину — лишь бы снова не навлечь на себя гнев. Вот так и учат рабынь знать свое место, а место им — у ног хозяина.
Так меня наказали? Но хозяин, казалось, вовсе не был раздосадован.
Конечно, я действовала неумело, но, как могла, старалась ублажить, кого он велел.
Вроде бы хозяин не разозлился, не казался раздраженным. Не похоже, что меня наказали. Так почему же я связана?
Старалась изо всех сил, себя не жалея, делала, что могла, — прелестная, несчастная, подневольная.
Что могла, то и делала.
Ну почему он связал меня?
Несколько минут я пыталась устоять перед тем дикарем, и мне это удалось. Лежала застывшая, неподвижная, пыталась не поддаваться чувствам. Не хотела, чтобы хозяин видел, как я бьюсь в корчах.
И все-таки не устояла! До сих пор стыдно!
А почему, собственно говоря, мне стыдно? Если женщина отдается мужчине — что же в этом плохого? Что плохого в том, что сердце бьется, что тело дышит, чувствует? Если мужчина по природе своей завоеватель и победитель, то какова же природа женщины? Может быть, она призвана гармонично дополнять его? Сдаться, покорно склониться перед ним, доставлять ему наслаждение? Меня прошиб пот. Этта улыбнулась. Лишь равный может сопротивляться мужчине. Я же ему не ровня. Я — рабыня! Я принадлежу мужчинам! И могу быть женщиной — до мозга костей, как ни одна свободная женщина. Я могу быть самкой, собственностью мужчины. Я — могу, свободные женщины — нет. Мне дано быть женщиной, им — нет. Став рабыней, я обрела свободу быть женщиной. Я рывком села. Руки связаны за спиной. Освободить их не могла. Этта мягко положила руку мне на плечо. Я смотрела на нее дикими глазами. У меня нет выбора. Я — рабыня. Меня заставили быть женщиной.
У меня вырвался радостный возглас. Этта сделала знак: «Молчи!» Несколько минут я сопротивлялась мужчине! Боролась с собой! Какая же я глупая! Какого наслаждения себя лишила! Оказаться бы сейчас рядом с хозяином! Одно его прикосновение — и я бросилась бы ласкать, целовать его, таяла бы в его руках! Какое безмерное, нескончаемое блаженство испытал бы он, а я, рабыня, закричала бы от наслаждения, ощутив, какое счастье — быть женщиной!
— Развяжи меня, Этта, — взмолилась я, — развяжи меня!
Она не понимала.
Я повернулась к ней спиной, жалобно протянула связанные руки:
— Развяжи меня!
Этта мягко покачала головой. Меня связал хозяин. Я должна оставаться связанной.
В отчаянии я тряхнула головой.
Хотелось ползком ползти к мужчинам, кричать им: «Я поняла!», умолять их, чтобы овладели мною, позволили доставить им наслаждение.
Хотелось утолять их желания, быть им рабыней, чувствовать себя их собственностью. Глаза мои горели сладострастием, я изнемогала от вожделения. В ногах бы валялась у мужчины, лишь бы позволил служить ему.
Я и не представляла, что бывают такие чувства. Я не просто мечтала смиренно принести им в дар свое тело, чтобы схватили, стиснули, покорили. Нет, мною овладела безумная жажда отдаться мужчине и любить, любить, любить его. Хотелось отдать себя до конца, ничего не прося взамен. Нет, мне ничего не надо. Впервые в жизни я, ликуя, ощутила в себе женщину, рабыню. Впервые в жизни хотелось отдавать. Беззаветно отдать все, принести себя в дар, чтоб знали: я принадлежу им, люблю их, все для них сделаю и ничего не попрошу. Хотелось все отдать, стать ничем.
Хотелось быть их рабыней. Самозабвенный экстаз рабыни охватил меня. Пресмыкаться перед ними, чтобы знали: я поняла! Я принадлежу им! Закричать бы, заплакать, пасть перед ними на колени, упоенно целовать, ласкать языком, губами!
— Развяжи меня, Этта, — рыдала я.
Она покачала головой.
Ну конечно, я могла бы и лучше, гораздо лучше ласкать того, кого повелел ласкать хозяин.
Я взглянула на Этту, на спящих мужчин, снова на Этту.
— Научи меня, Этта, — горячо зашептала я, — научи меня завтра, как их ласкать. Научи меня ласкать мужчин.
Слов Этта не поняла, но в моих глазах, в каждом движении сквозило такое вожделение, что не распознать его она не могла.
Улыбнулась, кивнула. О, конечно, она видела, что творится со мною. Этта поможет мне, я знаю. Я — рабыня. Она поможет мне стать хорошей рабыней. Скоро я научусь говорить, смогу объяснить ей все, и она научит меня, как доставить мужчине наслаждение. Научит всему, что умеет сама. Я поцеловала ее.
Но эти веревки!
— Развяжи меня, Этта, — снова и снова просила я. А она все улыбалась и качала головой.