Я вонзила мотыгу в землю. Никому ничего не говорить! Да тут никого и нет!
Снова и снова поднимала я тяжеленную мотыгу. Ну и работка! Спину ломит. Руки болят. Все тело ноет. Я — крестьянская рабыня. Тяжек мой труд, ох как тяжек! Будешь работать спустя рукава — по головке не погладят. А мне вовсе не хочется, чтобы меня высекли. Солнце опускалось. Туника вымокла от пота. Ноги в грязи. Горло стянуто шершавой веревкой.
Я выпрямила затекшую спину. Нет, не гожусь я для крестьянской работы. Слишком хрупка. Тяжело дыша, откинув голову, я застыла с мотыгой в руках.
Слишком хрупка. Тяжело дыша, откинув голову, я застыла с мотыгой в руках.
Как я мечтала, чтобы Туп Поварешечник купил меня, освободил бы от этой каторги. Там, у столба, так хотелось стать кем угодно — лишь бы ему понравиться, лишь бы заинтересовать его, лишь бы сбежать из Табучьего Брода. Но их с Мелиной не проведешь, так повернули дело, что не удалось мне предстать перед ними никем иным, кроме как самой собой — обуреваемой страстями, бессильной устоять перед мужчиной рабыней-землянкой. Хотела показаться шлюхой, а пришлось быть тем, что я есть на самом деле. И в естественных своих реакциях, как оказалось, я шлюха почище любой шлюхи. Конечно, рабыня должна быть немного шлюхой, причем превосходной. Это — лишь первый шаг на пути превращения женщины в рабыню. Да какая разница! Что угодно бы сделала, лишь бы сбежать из Табучьего Брода. У рабыни нет ничего. Кроме своей ласки и красоты, ей нечего предложить мужчине. Нечем расплатиться, кроме себя самой. Вот это-то им и нравится.
Уверена: Тулу Поварешечнику я показалась вполне привлекательной. Но купил он меня или нет — не знаю.
Я снова склонилась над мотыгой и тут же испуганно выпрямилась. Брен Лурт!
Он стоял в паре футов от меня. В руках — моток веревки. Я вцепилась в рукоять мотыги. Он взглянул на меня.
197
Я отбросила мотыгу. Девушка не смеет поднять оружие против свободного мужчины. Бывает, лишь за то, что рабыня осмелится прикоснуться к оружию, ее убивают или отрубают ей руки.
— Я пришел за тобой, Дина, — сказал он.
Я оглянулась. Слева, тоже с веревкой в руках, стоял еще один молодой сельчанин. Я поспешно обернулась. Позади меня — еще четверо. И справа один. За спиной Брена Лурта появились еще двое, у одного из них тоже веревка наготове.
Некуда бежать.
— Вот она, — раздался голос, — та самая умница, что от нас удрала.
— Здравствуй, рабыня, — обратился ко мне другой.
— Здравствуй, хозяин, — ответила я. Скрестив руки, я протянула их Брену Лурту.
— Ты отведешь меня к моему хозяину?
Он рассмеялся.
Я отдернула руки. Испуганно огляделась. Они подошли ближе, сгрудились вокруг.
Повернувшись, я бросилась было бежать, но угодила в лапы дюжего детины. Он швырнул меня в центр круга. Снова попыталась я прорвать круг и снова была поймана и водворена в его середину. Теперь они стояли почти вплотную.
— Свяжи меня, — протянув скрещенные руки, попросила я Брена Лурта, — и отведи к хозяину.
Он улыбнулся.
Меня пробрала дрожь. Я отпрянула — прямо в руки другого здоровяка.
— Ты изнасилуешь меня, Брен Лурт? — спросила я.
— И не только, — ответил он.
— Турнус будет недоволен, — предупредила я.
— Сегодня вечером, — пообещал он, — ты будешь принадлежать мне.
— Не понимаю, — изумилась я.
— Сегодня вечером, Дина, мы устроим пир. И ты будешь нашим угощением.
Я задрожала.
— Держите ее! — скомандовал Брен Лурт.
Двое парней схватили меня за руки.
— Привяжите к лодыжкам веревки!
Привязали.
— Опусти руки! Чуть в стороны от тела! Я послушно выполнила приказ.
От принесенных с собой мотков они отрезали еще пару веревок, привязали к обоим моим запястьям.
Остатки веревки плетьми свисали в руках Брена Лурта и одного из его приятелей. Ими меня могут высечь.
— Делай, что велят! — предупредил Брен Лурт.
— Да, хозяин, — проронила я.
— Сними косынку!
Подняв руки со свисающими с них веревками, я стянула косынку. Тряхнула головой. Волосы рассыпались по плечам.
— Хорошенькая, — отметил кто-то.
— Порви косынку! — приказал Брен Лурт.
— Прошу вас! — взмолилась я. Не могу я рвать косынку! Как и я, Дина, она принадлежит моему хозяину. Дина за нее отвечает. Если порвет ее или испачкает, хозяин будет недоволен. Прибьет Дину.
— Рви!
Я с усилием рванула плотную ткань. Слабость моих рук позабавила парней.
— Брось на землю, наступи на нее! Втопчи в грязь!
Я покорно потопталась на ней обвязанными веревками ногами. Теперь точно высекут, только вернусь в деревню!
Но, взглянув на стоящих вокруг парней, я вдруг поняла, что они куда страшнее плетки и гнева Турнуса или Мелины. Глаза их пугали. На руках и ногах у меня веревки. Я их пленница.
Ясно одно: им надо угождать.
— Будешь слушаться? — спросил Брен Лурт.
— Да, хозяин, — прошептала я.
— Раздевайся.
— Да, хозяин.
Я попыталась стащить через голову грубую короткую тунику. Только бы быстрее все кончилось!
Но схваченным веревками рукам никак не дотянуться до подола. Пальцы отчаянно тянулись вниз, цеплялись за шерсть, но не хватало какого-то дюйма. Ну, еще раз! Нет, не пускают проклятые веревки. В смятении я подняла глаза на Брена Лурта.
— Раздевайся! — прозвучало снова. Сложенная петлей веревка, точно плеть, качнулась в его руке. У парня за моей спиной тоже веревка наготове.