— Я шла за ней, — рассказывала леди Сабина, — и вдруг вижу, стоит тут с солдатом, целуется, милуется!
— Пожалей, госпожа! — рыдала девушка.
— Разве, Лена, — сурово вопрошала леди Сабина, — не учила я тебя хорошим манерам? Разве не наставляла, как себя вести? Я тебе доверяла! Как же ты могла обмануть меня?
— Прости, госпожа! — повторяла несчастная.
— Ты не какая-нибудь шлюха, что пагу подает, — не унималась леди Сабина. — Ты — служанка свободной женщины.
— Да, госпожа, — кивнула девушка.
— Разве не подаю я тебе пример элегантности, достойного поведения, самоуважения?
— Да, госпожа.
— Тебе было двенадцать, когда мой отец выкупил тебя с плантаций Ара и подарил мне.
— Да, госпожа.
— С тобой хорошо обращались. На кухню не послали. Надсмотрщикам не отдали. Взяли в дом. Позволяли спать в моей комнате, у меня в ногах. Воспитывали, не жалея сил, готовили в служанки для благородной дамы.
— Да, госпожа.
— Разве для шлюхи-рабыни это не честь?
— Да, госпожа.
— И вот чем ты мне отплатила, — мрачно заключила леди Сабина.
Девушку била дрожь. Она не смела отвечать, не смела поднять голову.
— Черной неблагодарностью!
— О, нет! — вскричала рабыня. — Лена благодарна! Лена так благодарна госпоже!
— Разве не была я добра к тебе? — допытывалась леди Сабина.
— О, да, госпожа!
— А ты, как грошовая шлюха, с солдатней тискаешься!
— Прости рабыню, госпожа! — униженно молила девушка.
— Часто я тебя секу? — спросила леди Сабина.
— Нет! — закричала Лена. — Нет!
— Считаешь меня слабой?
— Нет, госпожа, ты добрая, но не слабая!
— Проси, — повелела леди Сабина.
— Прошу, высеки меня, — проговорила рабыня.
Главный воин, . тот, что с мечом на плече на крики выскочил из шатра, повернулся к солдату, с которым застали девушку.
— Раздень ее и свяжи, — кивком указав на перепуганную рабыню, приказал он.
Обозленный солдат сорвал с несчастной одежду, обрывком шнура привязал ей, коленопреклоненной, руки к спице колеса.
— Такая дрянь, как ты, — объявила леди Сабина, — только на то и годится, чтобы в таверне пагу разносить.
Не в силах снести такое унижение, девушка заливалась слезами.
Вокруг собрались несколько мужчин — поглазеть. Главный просто места себе не находил от злости.
— С тобой я потом поговорю, — буркнул он солдату, отпуская его. Тот повернулся и ушел.
Леди Сабина протянула руку к пришедшим с ней рабыням. В обтянутую перчаткой ладонь легла плеть.
— Разве не подавала я тебе всегда пример достойного поведения, гордости, самоуважения? — подойдя к дрожащей связанной рабыне, еще раз спросила леди Сабина.
— Да, госпожа, — в который раз повторила девушка.
— Потаскуха, похотливая потаскуха! — хлеща ее плетью, кричала леди Сабина.
Бедняжка зашлась в крике. Злоба, с которой леди Сабина избивала связанную рабыню в ошейнике, просто пугала. Удары так и сыпались на несчастную невольницу. Хозяйка сил не жалела, от души наказывала провинившуюся служанку — впредь будет знать, как распутничать.
Злоба, с которой леди Сабина избивала связанную рабыню в ошейнике, просто пугала. Удары так и сыпались на несчастную невольницу. Хозяйка сил не жалела, от души наказывала провинившуюся служанку — впредь будет знать, как распутничать. Но вот, утомившись, леди Сабина отбросила плеть, повернулась и, все еще кипя гневом, направилась к шатру. За ней поспешили две девушки. Одна по пути подобрала плеть. Провинившаяся, дрожа, встала на колени у колеса повозки. Под ее темными волосами блеснул золотой ошейник.
Леди Сабина в сопровождении облаченных в белое рабынь скрылась в шатре. Вернулся к себе в шатер и взбешенный предводитель. Собравшиеся поглазеть на экзекуцию мужчины разошлись кто куда — кто вернулся к делам, кто ушел отдыхать.
А девушку так и бросили привязанной к колесу.
Мой хозяин взглянул на сияющие в небе три луны. Откуда-то из-за деревьев с другой стороны лагеря донесся звук. Мне показалось, три раза прокричал флир — хищная ночная птица с крючковатым клювом.
— Все спокойно! — подал голос дозорный.
— Все спокойно! — эхом отозвались его товарищи. Снова трижды прокричал флир.
Хозяин прокрался ближе ко мне. Твердо положил мне на плечо руку. Под покрывала скользнул нож. Вот оно, у самого горла, — острое как бритва, безжалостное лезвие.
— В чем долг рабыни? — спросил он.
— Абсолютное повиновение, хозяин, — испуганно прошептала я, — абсолютное повиновение. — Нож так прижат к горлу — одно движение, и вопьется в кожу. Я едва решилась прошептать ответ.
Он убрал нож. Кто-то сдернул с меня темный плащ, покрывавший сверкающее роскошное белое одеяние.
— Беги, — шепнул хозяин, указывая на вьющуюся между деревьями тропинку к противоположной оконечности лагеря, — и смотри не попадись.
Он отшвырнул меня прочь, и я, ничего не понимая, в ужасе бросилась бежать.
Пробежав не больше десятка шагов, я услышала голос дозорного:
— Стой! Стоять! Имя! Город! Стой!
Но я не остановилась, только припустила еще быстрее.
— Кто это? — кричал мужчина.
— Свободная женщина! — услышала я. — Леди Сабина? Остановите ее! За ней!
Я мчалась как сумасшедшая.
Как я теперь понимаю, они были озадачены не меньше меня. Тогда я знала одно: я боюсь их и мне велено бежать. А еще — не попасться. И я бежала — перепуганная насмерть, охваченная отчаянием, не зная, куда и зачем бегу.