— Поздно, — мрачно произнес Самос.
— Что поздно? — спросил Боек из Порт-Кара.
— Сомнений нет: Пол-уха уже на Горе.
— Кто такой Пол-уха?
— Настоящее его имя нам неизвестно. А на Горе его называют Пол-уха.
— Кто он?
— Великий полководец Курий.
— Его прибытие на Гор так много значит?
— Наверняка он явился на Гор, чтобы командовать военными действиями Курий против нашей планеты.
Курии… Ничего не понимаю. Наверно, враги.
— Неужели так важно, что он на Горе? — выспрашивал Боек.
— Боюсь, это крайне важно. — Самоса, казалось, трясло. Вот неожиданность! А на вид такой твердый, неустрашимый. Видно, и впрямь зловещее послание принесли мои бусы, если вздрогнула такая несокрушимая скала.
— И что это означает?
— Боюсь, — вздохнул Самос, — это означает скорое вторжение.
— Вторжение? — встрепенулся Клитус Вителлиус.
— Вторжение врага, — отчеканил Самос.
— Врагов Ара? — в ярости переспросил мой хозяин.
— И Ара, и Порт-Кара, и Коса, и Тарны — всей планеты.
— Пол-уха, — задумчиво повторил Боек из Порт-Кара. — Хотелось бы мне с ним встретиться.
— И мне! — вскричал Клитус Вителлиус.
— Я кое-что о нем знаю, — попытался охладить их пыл, Самос, — и вовсе не жажду с ним познакомиться.
— Мы должны найти его! — загорелся Боек.
— Где же его искать? Где? — Самос взглянул на лежащие на столике бусы. — Нам известно одно: Пол-уха где-то здесь, на Горе, среди нас.
В освещающей комнату лампе потрескивало масло. Посмотрев на меня отсутствующим взглядом, Самос бросил стоящим позади стражникам:
— Запереть ее.
Посмотрев на меня отсутствующим взглядом, Самос бросил стоящим позади стражникам:
— Запереть ее. И приковать покрепче.
Глава 26. ВОЗВРАЩЕНИЕ В АР. ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ЭЛАЙЗОЙ НЕВИНС
— Ванна готова, госпожа!
Опустив голову, облаченная в короткую белую рабскую тунику, я стояла на коленях перед леди Элайзой из Ара, из Шести Башен.
Сидя на огромном ложе, одну за другой она протянула мне ноги. Я сняла с нее сандалии, поцеловала их и поставила в сторону. Она встала. Встала позади нее и я, сняла с нее платье и, поцеловав его, бережно положила на ложе.
Она одобрительно улыбнулась мне:
— Может быть, из тебя все же получится неплохая служанка,
Джуди.
— Надеюсь, госпожа будет довольна, — смиренно ответила я. Повинуясь ее знаку, я принесла полотенце и, поцеловав его, обернула ей волосы.
Она подошла к утопленной в полу ванне, пальцами ноги попробовала воду, потом ступила глубже и легла, откинувшись назад.
— Великолепно, Джуди.
— Спасибо, леди Элайза, моя госпожа.
Я так тщательно выверяла температуру, подливая горячей воды из греющегося на железной треноге сосуда! Значит, не ошиблась. Не высекут.
Я служила ей, повинуясь во всем, выполняя малейшие прихоти. Висящая на стене шитая бисером дамская плетка всегда у меня на глазах. Отведать ее не хотелось.
Моя хозяйка нежилась в благоуханной радужной пене.
Я — Джуди, ее рабыня, ее служанка. Веду дом, убираю, вытираю пыль. Готовлю и стираю. Выполняю всю грязную рабскую повседневную работу. Для нее я — выгодное приобретение. Часто, сцепив мне наручниками руки за спиной, повесив на шею кожаный мешочек с перечнем заказов и горстью монет, она отправляет меня за покупками. Торговец привязывает мне на шею заказанные ею товары, кладет в мешочек сдачу, затягивает его потуже, иногда на прощание награждает дружеским шлепком, напоминающим, что я хорошенькая, хоть и принадлежу женщине, и отсылает обратно к хозяйке. Или моя госпожа сама отправляется за покупками, а я, нагруженная поклажей, почтительно иду следом, потупив взор, не смея поднять глаза на встречных мужчин. Однажды мне улыбнулся красавец раб. Согретая его ласкающим взглядом, я, к его удовольствию, невольно зарделась и тут же была отправлена обратно домой, под плетку. Как я и предполагала — а вскоре уверилась окончательно, — мужчин леди Элайза презирала и ненавидела, питая, однако, при этом к ним жгучий, неутолимый интерес. Задавала вопросы, на которые легко с глазу на глаз ответить рабыне и очень непросто — свободной женщине. Расспрашивала о путах и цепях, о чувствах рабыни, о том, что заставляют ее делать мужчины, как должна она вести себя, как разговаривать. Интересовалась самыми интимными подробностями жизни крестьянской невольницы, хотела знать, как обращаются с девушками мужчины в тавернах. Я старалась отвечать честно. Она возмущалась, впадала в ярость.
— Да, госпожа, — опустив голову, бормотала я.
— Как счастлива ты, должно быть, Джуди, — восклицала, бывало, она, — что вырвалась из этого кошмара, попала в услужение к женщине!
— О, да, госпожа, — неизменно отвечала я. Разве объяснишь ей, какой упоительный трепет охватывает рабыню в объятиях мужчины, как сладостно повиноваться его несгибаемой воле?
Выпростав из пены изящную левую руку, она неторопливо, с удовольствием разглядывая, принялась мыть ее правой рукой.
Как и многие фригидные женщины, к своей внешности она относилась невероятно ревностно. Неужели не понимала, что ни в красоте ее, ни в ней самой нет никакого проку, если не сжимают ее в объятиях мужские руки?
— Как ничтожны и жалки мужчины, Джуди! — проговорила она.
Неужели не понимала, что ни в красоте ее, ни в ней самой нет никакого проку, если не сжимают ее в объятиях мужские руки?
— Как ничтожны и жалки мужчины, Джуди! — проговорила она.