— Утром тебя высекут, — отчеканил Турнус.
— Да, хозяин. — Она подняла на него глаза. — Ты сильный. И властный. Стал ли ты окружным головой, нет ли — ты великий человек. Мне застила глаза моя свобода. Я перестала замечать твою мужественность, не понимала, чего ты стоишь. И интересовал меня не ты сам по себе, а то, чем ты мог бы стать, чтобы меня возвысить. Для меня ты был не человеком, а средством потешить свое тщеславие. Жаль, что я, твоя подруга, не умела радоваться тебе самому, не умела ценить в тебе человека. Жаль, что только и думала о том, кем ты мог бы стать. Никогда не знала тебя по-настоящему. Видела лишь образ, что сама выдумала. Ни разу не попыталась взглянуть на тебя открытыми глазами. А попыталась бы — может, увидела бы тебя в истинном свете..
— Ты всегда отличалась недюжинным умом, — заметил Турнус.
В ее глазах стояли слезы.
— Я люблю тебя, — проговорила она.
— Я отдаю тебя селу. Будешь общинной рабыней, — сообщил он.
— Да, хозяин.
— На ночь тебя будут запирать в клетку для едина. Есть будешь что подадут. Станешь прислуживать в хижинах, в каждой по очереди.
— Да, хозяин.
Он все смотрел на нее.
— Можно говорить? — спросила она.
— Да.
— Нельзя ли, хотя бы иногда, мне служить и моему хозяину?
— Может быть, — уже отворачиваясь, бросил Турнус.
— Прошу тебя, хозяин!
Он повернулся. Взглянул ей в глаза.
— Прошу тебя, возьми свою рабыню.
— Давненько ты не просила меня о близости, — не сводя с нее глаз, сказал Турнус.
— Умоляю, хозяин, — прошептала она, всем телом приподнимаясь над балками. — Умоляю!
Мы отвернулись. Турнус торопливо и грубо овладел распятой на дыбе рабыней.
Кончил. Обессиленная, она едва переводила дух.
— О, хозяин! — вскрикнула она и еще раз, чуть слышно: — Хозяин…
— Молчи, рабыня, — приказал Турнус.
— Да, хозяин. — И женщина в ошейнике смолкла.
Никогда, наверно, Турнус не обнимал ее так властно, с такой безудержной силой. Конечно, много лет назад он любил ее, свободную женщину, бережно и нежно. Но той неукротимой, необузданной похоти, что рождает в мужчине беспомощно распростертое тело рабыни, ей, верно, доныне изведать не доводилось. Так ею не обладали никогда. Раздавленная, испуганная, ошеломленная, в благоговейном ужасе следила она глазами за Турнусом. Я видела: ей хочется окликнуть его, молить, чтобы вернулся. Но она не смела. Ее ждет кара. Завтра утром времени хватит — высекут ее основательно.
Между тем Турнус одернул тунику.
Между тем Турнус одернул тунику. Повернулся ко мне. Под взглядом свободного мужчины я преклонила колени.
— Я подарил тебя Тулу Поварешечнику.
— Да, хозяин, — ответила я.
— Ему посулили тебя в уплату за снадобье, которое он дал кое-кому из нашего села. Снадобьем воспользовались, хотя надежд, что возлагало на него купившее его лицо, оно и не оправдало. Стало быть, от имени этого человека, который, на свое несчастье, оказался ныне в рабстве и сделок заключать больше не может, я отдаю тебя в обмен на этот порошок.
— Да, хозяин.
Скованные железом руки сжались в кулаки. В обмен на щепотку грошового порошка! Как же так? Да за меня по меньшей мере пару медных тарсков дадут, уж это точно!
— Но этот порошок ничего не стоит! — возмутилась я.
— Но и ты, крошка Дина, не стоишь ничего! — откинув голову, Турнус расхохотался.
— Да, хозяин, — кипя от злости, пробурчала я. Он повернулся к Ремешку:
— Объявляю тебя любимой рабыней. Будешь спать в моей хижине и вести хозяйство.
— Рабыня очень благодарна, хозяин, — выдохнула она.
— И еще, — добавил он, — будешь старшей над рабынями. Редис, Верров Хвост и Турнепс бросились к ней с объятиями и поцелуями.
— Мы так рады за тебя! — щебетала Турнепс.
— Я — старшая рабыня, — проговорила Ремешок.
— Я так за тебя рада, — твердила Редис.
— Принеси плетку! — велела Ремешок.
— Ремешок? — Редис изумленно замерла.
— Принеси плетку!
— Да, госпожа. — И Редис бросилась исполнять приказ. Вскоре вернулась, вложила плетку в руку Ремешку.
— На колени! — приказала всем троим Ремешок. Девушки пали на колени. — Выстроиться в ряд! На четыре хорта друг от друга! Лицом к хозяину! Прямее! — Она выровняла ряд. Пнула Редис по коленям. — Выпрямить спины, руки на бедра, животы втянуть, головы выше! — Рукояткой плетки она ткнула Верров Хвост в живот. Та подобралась. Турнепс дважды досталось по подбородку. Она вскинула голову. В глазах — смятение. Но стоят ровно, красиво. Ремешок спуску не даст!
— Твои рабыни, хозяин, — обратилась она к Турнусу.
— Превосходно! — похвалил Турнус, оглядев коленопреклоненных рабьшь. Девушки стояли, не смея пальцем шевельнуть. Ничуть не сомневаюсь: заметь Ремешок хоть тень неповиновения, хоть намек — от души высечет любую. Турнус ухмыльнулся. Ну, теперь, пожалуй, жди чудес! — Можешь, если хочешь, отправить их в клетку, — разрешил он.
— Да, хозяин, — ответила Ремешок. Теперь, наверно, ради обожаемого хозяина все что можно выжмет из его рабынь. И уж конечно, когда Мелине, общинной рабыне, придет очередь служить в хижине Турнуса, она и с нее семь шкур спустит. Уж Ремешок проследит, чтобы Медина в лепешку расшиблась для хозяина — на то у нее и плетка.