Охранник по имени Мирус, тот самый, белокурый, что был, на мой взгляд, симпатичнее всех в лагере Клитуса Вителлиуса, не считая его самого, снял с плеча цепь.
Девушки стояли прямо, вытянув левые руки в сторону, правые — вдоль тела, ладони на бедрах, составив пятки вместе, втянув животы, высоко подняв подбородки.
Первое кольцо надели на Марлу. Она улыбалась. Вот она уже на цепи. На запястье защелкнулся замок, и она, по-прежнему глядя прямо перед собой, опустила левую руку к бедру.
Следующей стояла красавица Лена. Устремив глаза вперед, она опустила схваченную железным кольцом левую руку.
Девушек водят на цепи по-разному. В зависимости от назначения по-разному могут быть устроены кандалы. Первые попавшиеся на рабынь не наденут — идущие вереницей невольницы и выглядеть должны привлекательно, и управляться с ними должно быть удобно. Чаще всего цепи надевают либо на левое запястье, либо на левую щиколотку, либо на шею. Для длительных переходов удобнее всего цепи, надевающиеся на левое запястье или на шею. Так сподручнее нести поклажу. Но у Клитуса Вителлиуса есть повозка, украденная из лагеря леди Сабины, так что нести тяжести его девушкам не придется. Иногда прикованные за щиколотку или за шею девушки несут груз на голове, придерживая правой рукой.
Но вот и Донна, и Чанда тоже на цепи, опустили к бедру левую руку.
Снова щелкнуло кольцо — нанизана еще одна драгоценная Бусинка, прелестная полуобнаженная рабыня.
Последней стояла Этта. Стражник взглянул на нее, глаза их встретились, он надел на нее цепь.
Почему Этта последняя на цепи? Я знаю, что означает этот взгляд. Стражнику хочется заполучить ее себе в рабыни. Она казалась испуганной. На мгновение он замер позади нее, и она, чуть откинувшись назад, припала головой к его плечу. Он отошел.
На лице Этты — след удара. Может, не ублажила как следует кого-то из воинов, а то и самого Клитуса Вителлиуса — вот и оказалась на цепи, да еще в самом хвосте. А может, оставляют напоследок, как самую красивую. Получается, что первая на цепи — красавица Марла, а последняя, как ни удивительно, еще красивее. А может, решили, что на пару дней, пока след от удара не заживет, Этта подурнела — вот и поставили в хвост. А может, просто освободилось кольцо — ведь меня оставляют в Табучьем Броде, и нечего ей теперь без привязи ходить. Просто пустое место заняли.
Случается, хозяева наказывают нас, ничего не объясняя. Пусть девушка гадает, в чем ее вина, — усерднее будет стараться угодить. А бывает, что никакой причины и нет. Мы в их полной власти!
На земле рядом со мною стояло две плошки: с водой и с какой-то кашицей.
Этту, последнюю, пристегнули к цепи.
— Встать свободно, рабыни! — разрешил стражник и ушел. Ко мне повернулась Марла.
— На мне цепи Клитуса Вителлиуса! — подняв скованное кольцом запястье, прокричала она. — А на тебе — ошейник из веревки.
— Да, госпожа, — ответила я.
Она отвернулась.
Мужчины запрягали в повозку босков.
Рядом, разглядывая меня, остановились двое крестьянских парней. Я, облаченная в та-тиру, со связанными за спиной руками, стояла на коленях на привязи у сваи под хижиной Турнуса.
— Здравствуй, рабыня! — обратился ко мне один из них.
— Здравствуйте, хозяева! Отвернулись, ухмыляясь, и пошли дальше.
, Первая пара косматых мощных босков с блестящими рогами уже впряжена в повозку.
Клитус Вителлиус разговаривает с Турнусом.
— Утром я, и мои люди, и все девушки уйдем из Табучьего Брода. А ты останешься. Я подарю тебя Турнусу, — сказал он мне ночью.
В ужасе вскрикнув: «Хозяин!», я забилась от горя в его руках. А он — он, сунув мне в рот кляп, связал мне за спиной руки и, голую, спотыкающуюся, вытащил из мехов. Нашарил в темноте колодки — пару соединенных железным шарниром массивных продолговатых деревянных чурбанов дюйма по четыре толщиной, опрокинул меня на спину и встал надо мной с открытыми колодками в руках. Лежа навзничь со связанными за спиной руками, я пыталась сесть. Изо рта торчит кляп. Бешено уставилась на него. Глаза наши встретились. И тогда он овладел мною — торопливо, грубо, и вновь не смогла я устоять, и вновь, сама того не желая, забилась в его руках в блаженной рабской судороге. Он презрительно расхохотался. Потом, присев около, надел на мои щиколотки увесистые колодки, накинул, соединяя их, на скобу накладку, продел в скобу просверленный колышек и закрепил завязками. Колодки замкнуты. Будь у меня свободны руки, он замкнул бы колодки на висячий замок. А со связанными руками и колышка достаточно — не убегу. Стреножена. Я со стоном извивалась в грязи. Будто все внутренности наружу вытряхнули! В отчаянии я принялась созерцать звезды.
А Клитус Вителлиус вернулся к своим мехам — спать.
Вгрызаясь мотыгой в землю, я окучивала сул.
Нещадно палило солнце.
На шее — веревка. Руки покрылись волдырями. Держать мотыгу больно. Ломит спину. Каждый мускул терзает боль.
Броситься бы ничком на землю, поплакать! Но надо мотыжить сул.
— Ты у меня научишься работать! — бросил мне Турнус. Да, работать я научилась. И научилась страдать. Быть рабыней крестьянина нелегко.
Тяжела рабская доля.
Вспомнилось, как уходил Клитус Вителлиус. Не оглянулся. Так хотелось крикнуть ему вслед, но я не смела. Боялась кнута.