Замок с «крысятника» был снят, и офицеры выпущены на волю.
— Пусть личные вещи вернут, — сварливо потребовал Лукашевич. — И деньги.
— Денег у них не было, — быстро сказал лейтенант. — Всё пропили.
— Личные вещи вернуть! — распорядился Фокин с брезгливой миной.
На вокзал офицеров привезли под конвоем из трех автоматчиков. Словно уголовников-рецидивистов. Мрачные офицеры вошли в вагон, и поезд почти сразу тронулся.
Стуколин под причитания пожилой проводницы высунулся из вагона и проорал, потрясая окровавленным кулаком;
— Я еще вернусь, суки! Я вам, тварям, еще задам!
— Всё! Всё! Успокойся! — прикрикнул на него Громов.
Стуколин послушался. Сплюнул на пол и утер рукавом раскрасневшееся лицо.
— И все-таки они суки, — произнес он уже тихо, но непоколебимо. — Твари продажные. Мы за них, а они нас…
— Надоело, — сказал Громов.
Мы за них, а они нас…
— Надоело, — сказал Громов. — Все твои вопли мне надоели.
Стуколин понурился. Не так, совсем не так представлялась ему эта поездка в Москву. Офицеры прошли в купе. На этот раз четвертое место оказалось занято. На диване сидел полный и лысоватый человек в очках, рядом с ним лежала гитара в чехле. Он с понятным удивлением и даже озабоченностью воззрился на опухших и побитых офицеров, но те быстро привели себя в порядок и чинно расселись пить чай.
— Давайте познакомимся? — предложил Стуколин, обращаясь к новому попутчику.
— Давайте, — согласился тот. — Меня зовут Михаил.
— А кто вы по профессии? — с любопытством спросил Стуколин.
— Я — автор, — сообщил Михаил со смущенной улыбкой. — Профессиональный автор. Пишу песни, пою их перед публикой. Тем и живу.
— А нам споете?
— Мне не хотелось бы… — Михаил еще более смутился. — Поздно, да и надо ли?
— Надо! — заявил Стуколин. — Хотя бы одну, — добавил он просительно.
— Одну исполню, — согласился Михаил, Он расчехлил гитару, перебрал струны, чуть-чуть подстроил.
— Что вам спеть?
— А что вы обычно поете? — спросил вежливый Громов.
— У меня много самых разных… произведений. Какая тема вам ближе всего?
— Про пилотов что-нибудь есть? — снова встрял Стуколин. — Об истребителях? О войне?
— Об истребителях? — Михаил покачал головой. — Об этом у меня ничего нет. О войне? Пожалуй, спою о войне.
Он еще подстроил гитару и тихим ровным голосом запел:
Теплый дом, сытный стол, брудершафт с поцелуем — Всё потом, всё потом, а теперь недосуг. Собирайся, солдат, и пойдем повоюем, Что потом — то потом, что теперь — то вокруг. — Кто кого, кто куда — мы приказ не нарушим. Мы присяге верны, хоть огнем всё гори. Теплой кровью по горло зальемся снаружи И трофейным портвейном — по горло внутри. Наше черное время не кончится с нами. Нас вода унесет. А оно — над водой Повисит, переждет и вернется с войсками, И никто ему снова не скажет: «Долой[40]!»
Эти стихи, положенные на красивую грустную мелодию, действовали безотказно. Лукашевич вдруг почувствовал, как у него увлажнились глаза. Он поспешно наклонил голову, чтобы никто, не дай Бог, не увидел его слез.
«Вот тоже казус, — подумал он. — Плачущий герой».
— «Наше черное время не кончится с нами»… — повторил Стуколин враз охрипшим голосом, когда стихли последние аккорды новой для него песни. — «И никто ему снова не скажет: Долой!»… Отличная песня!
— Рад, что вам понравилось, — сказал Михаил, зачехляя инструмент. — А теперь, если позволите, я откланяюсь.
— Да, пожалуйста, — ответил за всех Громов.
Майор снова смотрел в окно, и Лукашевич подумал, что, может быть, его непреклонный и отчаянно смелый командир, от которого не услышишь и слова жалобы, тоже не хочет, чтобы кто-нибудь увидел горе и слезы на его лице.
Михаил встал, забросил гитару на багажную полку, после чего принялся готовить себе постель, а трое офицеров из далекой отсюда воинской части 461-13 «бис», пираты президента, молча слушали перестук колес поезда, идущего по огромной заснеженной стране — поезда, идущего с востока на запад…
Эпилог. ПИРАТЫ XXI ВЕКА.
* * *
(Средняя Азия, июль 1999 года)
— Первый, — прозвучало в эфире, — доложите о готовности.
— Первый к взлету готов.
— Второй, доложите о готовности.
— Второй к взлету готов.
— Третий, доложите о готовности.
— Третий к взлету готов. Короткая пауза.
— Первый, второй, третий, взлет разрешаю. Приступайте к выполнению задания.
Тяжелая стальная створка с грохотом откатилась вправо, открывая белую взлетно-посадочную полосу под нестерпимо ярким небом. Громов медленно вывел штурмовик из подземного ангара. И сразу увеличил обороты двигателя — полоса была не из тех, по которым можно долго разгоняться.
Машина быстро и легко набрала скорость, оторвалась от земли. Громов убрал шасси, сверился с компасом и лег на заданный курс. Беглого взгляда, брошенного назад, майору хватило, чтобы убедиться: «второй» и «третий» без проблем заняли предписанный им эшелон. В переговоры с ведомыми Громов вступать не стал: инструктор требовал соблюдать по возможности радиомолчание.
До цели — двадцать четыре минуты лету, и столько же — обратно. Есть время подумать, что делаешь и зачем делаешь.
Штурмовики шли на предельно малой высоте, приходилось активно маневрировать, чтобы вписаться в прихотливый рельеф, но опытные руки всё делали сами, и голова была свободна для любых, самых сторонних размышлений. Громов вспомнил полковника Зартайского. С той памятной встречи на даче президента (впрочем, ни один из новоиспеченных Героев России не был уверен, что встреча состоялась именно на даче президента) минуло пять месяцев, и Константин виделся с полковником Зартайским еще три раза. После каждой новой встречи с этим загадочным «полномочным представителем» жизнь трех офицеров из воинской части 461-13 «бис» изменялась самым коренным образом. После первой — два с половиной месяца назад — все трое были уволены в запас, после чего очутились в специальном лагере под Казанью, о существовании которого до сих пор ни один из них не знал. Здесь они прошли ускоренный курс подготовки, освоив новую для себя машину — штурмовик «Су-25Т». После второй встречи — еще через два месяца — пилотов перебросили на некую военную базу, спрятанную в горах, местоположение которых на земном шаре какое-то время оставалось для офицеров загадкой номер один. И вот наконец третья встреча. Зартайский появился на базе внезапно, и был он один, без обычного сопровождения. Пригласив пилотов в отдельную комнату и закрыв дверь на ключ, полковник вручил Громову кожаную папку.