— Мы видим тебя, Алексей! — загрохотал усиленный мегафоном голос. — Мы идем! Держись!..
С момента, когда ноги Лукашевича коснулись ледяной воды Баренцева моря, прошло сорок шесть минут.
* * *
(Баренцево море, декабрь 1998 года)
…Пульсирующий свет мигалок. Суровая, мужественная музыка. Лица шоферов — желтые, с узким разрезом глаз. Портовые краны перегружают ящики с пирса в трюм теплохода. Крупным планом — борт теплохода; надпись белой краской: «Нежин»…
…Мальчишеские сердца трепещут. Трое ребят в первом ряду кинотеатра возбуждены до предела. Им уже рассказывали об этом фильме, они знают, что «это круто», они замирают в сладком предвкушении невероятных и стремительных приключений, которые будут им сейчас показаны на экране…
…Голоса.
Им уже рассказывали об этом фильме, они знают, что «это круто», они замирают в сладком предвкушении невероятных и стремительных приключений, которые будут им сейчас показаны на экране…
…Голоса. Посторонние голоса за кадром…
«…он жив, разумеется. Но переохлаждение, сами понимаете…»
«…э-э-э… А что посоветуете, доктор?..»
…На экране появляется надпись: «Пираты XX века». А вот и главные персонажи фильма. «Нежин» в открытом океане, погода тихая и солнечная, и на палубе теплохода моряки развлекаются тем, что осваивают приемы восточных единоборств, а наставником у них — крутой боцман…
…Мальчишки едва ли не повизгивают от удовольствия. Этот фильм словно специально создан для них. Так оно и есть на самом деле, но они поймут это много позже…
«…что тут посоветуешь. Других рецептов нет. Спирт, растирания. А дальше — как организм справится…»
«…существует еще один рецепт, доктор…»
«…хм-м… э-э-э… что вы имеете в виду, Зоя?..»
…Теплоход «Нежин» подбирает чужого моряка в спасательном жилете. Моряк — азиатского типа: то ли японец, то ли китаец. «Сейчас начнется», — многообещающе шепчет Леха, которому уже кто-то пересказал содержание фильма. Костяй, не отрывая восторженных глаз от экрана, молча показывает Лехе кулак…
«…вы знаете, что я имею в виду…»
«…не совсем понимаю вас, Зоя…»
«…вы слышали об опытах по переохлаждению, доктор?..»
«…каких опытах?..»
«…Зигмунд Рашер — такая фамилия вам о чем-нибудь говорит?..»
«…хм-м… Зоя… э-э-э… я что-то пропустил? Какой Зигмунд… хм-м… Рашер?..»
…Подобрав моряка, «Нежин» встречает грузовое судно. Оно кажется пустым. «Летучий голландец», да и только. К судну отправляется катер. «Сейчас, сейчас», — шепчет вредный Леха…
«…оставьте нас, Сергей Афанасьевич… И вы, доктор, тоже…»
«…вы уверены, что справитесь?..»
«…справлюсь. Я давно не девочка…»
«…хм-м… э-э-э… Зоя…»
«…идите на мостик, Сергей Афанасьевич. Там вы нужнее. Доктор вам всё объяснит…»
…С «Летучего голландца» на «Нежин» летят абордажные крючья. Зал, забитый подростками, вздыхает в едином порыве. Сюжет начинает развиваться столь стремительно, что за ним трудно уследить. Теперь и многознающий Леха перестает раздражать приятелей комментариями. Всё внимание мальчишек приковано к экрану, и только там, на экране, — настоящая жизнь…
* * *
Лукашевич очнулся, чувствуя, что всё тело у него горит, конечности болят так, что хоть вой, а рядом кто-то ворочается. Лукашевич попытался спросить: «Кто здесь?», но только зашелся сухим кашлем.
— Спокойно, спокойно, — сказал женский голос, и на живот Лукашевича легла легкая горячая ладонь.
Лукашевич лежал, полностью обнаженный, на узкой кровати с противоштормовым бортиком по левую руку. И рядом с ним, а частично и на нем — полулежала женщина. Повернув голову, Лукашевич увидел грудь с темными пятнами сосков и белый овал лица. Старшему лейтенанту пришлось напрячься, чтобы сфокусировать зрение и разглядеть подробности. Он узнал ее почти сразу. Зоя. Валькирия из исторической комиссии. Та самая, которая пыталась в присутствии Лукашевича унизить любимый «МиГ-23».
— Вы… кха-кха… как вы… кха-кха-кха… здесь… — с трудом, сквозь кашель, выговорил Алексей.
— Я здесь, чтобы помочь вам, — ответила Зоя. — Не шевелитесь. Я всё сделаю сама.
И она действительно всё сделала сама. Она гладила тело старшего лейтенанта ладонями, массировала мышцы кулачками. По телу Лукашевича разливалось блаженное тепло, мышцы расслаблялись и обретали чувствительность. И даже тяжесть в голове уходила истаивала без следа. Потом Зоя перевернула его, и старший лейтенант почувствовал, как она ложится на него сверху, накрывая своим обнаженным телом его тело. Груди Зои оказались где-то на уровне лопаток Лукашевича, и он тихо порадовался тому, что может ощущать кожей ее твердые соски. Но главное чувство, которое он испытывал, — огромное удивление: уж кого-кого, а Зою в своей постели — после катастрофы, катапультирования и долгого (ему казалось, что долгого) плавания в ледяной воде — он менее всего ожидал увидеть.
Зоя двигалась медленно и ритмично, растирая его, поглаживая, а Алексей лежал дурак дураком и пытался сообразить, как могло это чудо случиться, каким стечением обстоятельств и по чьему попущению. Никакой обиды от тогдашней их первой встречи он не испытывал: в конце концов, это было давно, и к тому же трудно обижаться на девушку, которая греет тебя собственным телом.