— Так, — сказал Стуколин и принялся потирать кулак. — А подвезти нас до станции ни у кого не возникло желания?
— Распоряжений не поступало, — нагло заявил сопровождающий. И добавил, осклабившись: — Да вы не смущайтесь, парни, вы же теперь герои, вас обслужат вне очереди.
— Костя, — обратился к командиру Стуколин, — можно я ему врежу?
Ухмылка сошла с лица сопровождающего, он подобрался, настороженно разглядывая офицеров.
— Пошли, — сказал Громов, поворачиваясь. — Нечего нам тут больше делать.
Уже в электричке, под грохот колес, в болтанке старых грязноватых вагонов, офицеры не без любопытства вскрыли конверты, переданные им президентом.
В каждом конверте обнаружилось по десять тысяч новых рублей.
— М-да, — высказал общее мнение Стуколин. — И сколько же это в «зеленых» будет?
— Баксов четыреста, — быстро прикинул Лукашевич.
— Не густо… Вот суки! — Стуколин с чувством хлопнул себя ладонью по колену. — Дешево же они нас оценили!..
В результате до Москвы офицеры добрались только к пяти вечера, когда уже начало смеркаться. Заехали на Ленинградский вокзал и, выстояв малую очередь, приобрели билеты на обратную дорогу. «Скорый» до Питера отправлялся в час с небольшим, а потому офицеры решили осмотреть достопримечательности столицы.
На Стуколина с Лукашевичем Москва произвела сильное впечатление. Громов только посмеивался. Он бывал здесь довольно часто, а последний раз — два года назад, и в общем где-то привык к московскому размаху. Но двое его друзей, судивших о крупном городе по Петербургу или Мурманску, были потрясены.
Лукашевич подумал, что никогда прежде не видел столь нерациональной застройки. Монолиты зданий были отделены друг от друга столь огромными пространствами, что захватывало дух — словно отдельные города или планеты. И в то же время вдоль большинства из этих зданий, казалось, можно идти часами — оно никогда не кончится. Размах чувствовался и в делах коммерции. Киоски, сделанные из стекла и алюминия, по высоте и внутреннему устройству, скорее, можно было бы назвать магазинами — солидные, в два-три человеческих роста, сооружения с отдельным входом и рядами прилавков, заполненными множеством самых разнообразных товаров. У офицеров разбежались глаза.
— Надо бы чего-нибудь родным прикупить, — заметил Стуколин. — Деньги у нас есть, — он похлопал себя по карману, где лежал конверт с «довольствием» от президента.
Друзья с ним согласились. Отправились в поход по магазинам. Громов выдвинул идею, что брать нужно нечто соответствующее Москве и московскому духу — то, чего ни в каком другом городе не купишь. Через час он пожалел, что вообще об этом заикнулся. В московских магазинах можно было купить предмет, символизирующий любой город на планете: питерскую «Балтику» и гонконговские кроссовки, екатеринбургские самоцветы и тайваньские магнитолы, парижские чулки и нью-йоркские презервативы. Не было только одного — исконного местного продукта.
— Может, мы не там смотрим? — предположил Лукашевич на выходе из очередного шопа, — Может быть, надо какой-нибудь специализированный магазин поискать?
— Может быть… — пробурчал Громов. — Но время уже поджимает. Предлагаю остановиться на том, что есть.
Остановились на том, что есть. Громов купил жене пару хороших зимних сапог. Лукашевич подумал и приобрел для Зои набор украшений из настоящей кожи. Стуколин, почесав в затылке, разорился на серебряный портсигар для отца.
— Ну вот, — сказал Громов с некоторым облегчением. — Поздравляю с покупками. Куда теперь направим свои стопы? Есть предложения?
— На ВДНХ! — высказался Стуколин.
— Почему на ВДНХ? — удивился Громов.
— Всю жизнь мечтал побывать на Выставке достижений народного хозяйства. Хочу достижений!
— Ты что скажешь, Алексей? — обратился майор к Лукашевичу.
Тот пожал плечами:
— Почему бы и нет?
И они поехали на ВДНХ. На этот раз жалеть о том, что сунулся с инициативой, пришлось Стуколину.
— Да-а… — высказался он, разглядывая длинные ряды ларьков и шашлычных, заполонивших аллеи Выставки. — «Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной; наш родной центральный рынок стал похож на грязный склад…» — пропел он, несносно фальшивя.
— «Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной; наш родной центральный рынок стал похож на грязный склад…» — пропел он, несносно фальшивя.
Громов поморщился. Но возразить ему было нечего: когда он был на Выставке в последний раз, всё здесь выглядело совершенно иначе — не так убого. По счастью, милосердные сумерки скрыли от взора офицеров большинство неприглядных подробностей. Оскальзываясь в жидкой грязи и матюгаясь, друзья добрели до павильона «Машиностроение», где получили возможность полюбоваться на стадо «тушек» и одинокий, латаный-перелатаный «Як-38[39]». Стуколин подошел к «Яку» и погладил его по фюзеляжу.
— Бедняга, — сказал старший лейтенант. — Затащили тебя сюда, болезного.
— Да он без движков и без подвески, — заметил Лукашевич, обойдя истребитель.
— Ну и что? Всё равно наш, свой.
Стуколин снова погладил фюзеляж с таким выражением, словно не видел боевых истребителей лет сто, а теперь обрадовался старому надежному другу.