Самый настырный из них, уже истекая кровью из многочисленных ран, продрался?таки через все преграды и взлетел на центральное возвышение, до смерти перепугав понтифика Иоанна Петропавла Тридцать Второго возгласом:
— Умри, предатель!!!
Кому был адресован этот возглас, установить не удалось. Последнего террориста остановил сам Торквемада, который снес убийце голову быстрее, чем успело отзвучать эхо под сводами зала.
Разумеется, Лев принял это нападение на свой счет, но церемонию не прервал и, вырвав корону их рук понтифика, рухнувшего в обморок, сам водрузил ее на свою голову.
Было ли это задумано заранее по примеру Наполеона, неизвестно, как неизвестно и то, откуда взялась корона. Но это точно был не тот венец, который хранился у королевы Орлеанской и был предметом спора между нею и Александром Николаевичем Романовым.
Парадное одеяние императора Льва было перепачкано кровью, которая хлынула фонтаном прямо в него — но предводитель белых воинов Армагеддона не боялся крови.
Он даже счел это добрым предзнаменованием.
— Еще много крови будет пролито в нашем великом походе, — сказал он в своей тронной речи, — и эта кровь омоет землю и очистит ее от скверны.
Безрассудную вылазку убийц объявили неудавшейся местью еретиков их главному гонителю. Или гонителям — ведь неизвестно, одного Льва они хотели убить или сразу всех троих, кто стоял в эту минуту на возвышении.
Несостоявшиеся жертвы, однако, понимали, что все это чушь. Никакие еретики или родственники казненных не стали бы называть Льва предателем.
— Ты, случаем, никого не предал в прошлой жизни? — на всякий случай поинтересовался Лев у Торквемады.
— Как знать, — ответил инквизитор, а потом, добросовестно осмотрев тринадцать трупов, констатировал: — Этих людей я не знаю. А те, кто их послал, вряд ли знают меня.
— Почему ты так уверен? — удивился Лев.
— Потому что меня не знает никто, — сказал Торквемада и больше к этому вопросу не возвращался.
Что касается Льва, то его могли считать предателем сторонники покойного Василия. А еще сатанисты, к которым Лев никогда не принадлежал и которых никогда не предавал. Но сатанофилы могли считать иначе — ведь когда?то Лев был аспирантом, а сатанисты, у которых мозги свернуты набекрень, были уверены, что «аспирант» — это масонская степень. Следовательно, все аспиранты — масоны, а масон, перешедший на сторону сатанофобов — предатель.
Логика железная.
И Лев невольно вспомнил, как одна девчонка из тех доподлинных сатанисток, которых инквизиторам удавалось ловить в самые первые дни репрессий, кричала ему, когда ее волокли на костер:
— Готовься, проклятый предатель! Скоро я буду мучить тебя в аду!
Но среди этих убийц девчонок не было. Только взрослые мужчины с неплохой подготовкой. Очень даже неплохой, раз они сумели пробиться сквозь сотни вооруженных врагов и несколько десятков убить и ранить.
Уж не ассасины ли это?
— Ассасины Царя Востока никогда не нападают такими большими группами, — со знанием дела отмел это предположение Торквемада. — Их бывает от одного до семи и никогда больше. А еще Соломон Ксанадеви — человек чести. Он всегда предупреждает о приходе ассасинов заранее.
Были у Торквемада и другие доводы.
— В окружении безумных фанатиков глупо задавать вопрос: «Кому выгодно?» Но если все?таки его задать, то получается, что первый на подозрении у нас Заратустра. А Царь Востока — только третий.
Соломон Ксанадеви числился в списке главных еретиков под третьим номером — после Заратустры и Тимура Гарина. Ходили слухи, что он на это обиделся, поскольку рассчитывал быть по меньшей мере вторым. Но это еще не повод, чтобы подсылать к составителям списка убийц.
Торквемада все?таки склонялся к другому предположению.
— Что если это ассасины Заратустры?
52
Великий князь всея Руси Олег Киевич по прозвищу Варяг очень страдал. Его запой перешел в хроническую фазу, и день сурка продолжался по инерции с тенденцией к перерастанию в бесконечность. Варяг не помнил, какой сегодня день, год или эпоха. Все дни слились для него в один, состоящий из опохмела, быстро и неизбежно переходящего в пьяный погром.
Не иначе, околдовали князя в Перуновом бору в отместку за то, что не перешел в язычество.
Зато теперь к нему ежедневно приходили домовые и бесы, а однажды князь целую ночь напролет квасил с подвальным и чердачным.
А когда Варяга затащили в баню — а то от него уже стало дурно пахнуть — к нему собственной персоной явился банный дух, да не один, а с двумя купальными девами.
Говорили, что купальные девы — это души женщин, которые умерли в бане от родов. Но поскольку в Экумене женщины при родах практически не умирали, очень возможно, что девы были живые.
Все знали, что князь?кесарь Иван Васильевич, потомок самого Рюрика в юбилейном пятидесятом колене, всегда ходит в баню со своими крепостными девками. Другой вопрос, где он их берет — но и тут ничего сложного нет.
Мало что ли маздаев на свете?
Да в одном Орлеане их столько, что не прокормить. И каждый день приходят новые. Так что доблестные рыцари королевы Жанны делают свой маленький бизнес. Оставляют себе лучших рабынь, а тех, что похуже, перепродают на восток за еду или золото.