Я никому ничего не должна

У меня есть еще одно качество — я всегда помнила дни рождения, даты юбилеев. Всегда поздравляла коллег и знакомых с Новым годом и другими праздниками. Подписывала открытки. Приносила подарки-сувениры. Андрей никогда ничего не помнил. Или не считал нужными такие знаки внимания. Только из-за своего занудства и такой странной потребности в запоминании памятных дат я сохранила отношения с мамой Андрея, Надеждой Михайловной. Звонила, поздравляла ее с Восьмым марта и днем рождения. Она, кстати, всегда искренне радовалась, когда слышала мой голос.

Она, кстати, всегда искренне радовалась, когда слышала мой голос.
— Как вы себя чувствуете? Как ваш супруг? — Я так и не смогла заставить себя называть его Котечкой.
Надежда Михайловна начинала рассказывать про давление, головные боли в затылке и бессонницу.
Андрей никогда о себе ничего не рассказывал. Даже когда мы жили вместе и он болел, а больные всегда разговорчивее, чем здоровые, и любят поговорить о себе. Даже когда я просила и спрашивала. Не отвечал. Или молчал, или отшучивался, или переводил разговор на другую тему.
Так что все, что я о нем узнавала, о его жизни до и после меня, я узнавала от Надежды Михайловны.
Я себя им мучила, изводила. Не было дня, чтобы я не пыталась уложить еще одну картинку в свои воспоминания. Мне было плохо, но я терпела.
В то время я опять сблизилась со своей единственной подругой Люськой, от которой ушел муж, не выдержав ее маниакального стремления забеременеть. Люська не особо переживала по поводу ухода мужа как мужа. Она страдала от другого — необходимости искать другого потенциального отца.
— И что мне теперь делать? — спрашивала она на очередном утреннем заплыве. Мы возобновили наши совместные походы в бассейн рано утром.
— Не знаю. Мне бы с собой разобраться.
— Зачем? Объясни мне, зачем? — не понимала Люська. — Живи дальше. Забудь — и все. Вот ты мне скажи, а если просто обратиться к мужчине, ну, с конкретным предложением, как к донору. Есть же доноры крови…
Почему-то все считали, что если у меня родители — врачи, то я тоже в некотором роде врач. Меня это поначалу удивляло, а потом привыкла.
— Можно. Только сначала выясни наследственность. Про родителей, бабушек, дедушек. Моя мама всегда верила в генетику, считала, что с ней шутки плохи.
— Что, прямо так и спросить? — ахала Люська, отплевываясь водой.
— Да, так и спросить. Иначе получишь шизофрению и не будешь знать откуда. Надо снизить риски.
— Это же неприлично, — ахала Люська.
— А прилично предлагать мужчине такую сделку?
— А если не скажет, не признается?
— Мама всегда говорила, что она работает следователем на допросе, а не врачом… Я, кстати, знаешь, чего до сих пор не знаю… Почему он, Андрей то есть, жену бросил. Или это она его бросила…
— Вот совсем неинтересно. Наверняка банальная измена, — отфыркнулась Люська. — Тебе теперь какая разница?

Жизнь все-таки удивительная штука. Я знаю. Смеется над тобой так, что дурно становится. Я не верю в то, что кирпич упадет завтра на голову, но верю в то, что судьба в какой-то момент захочет ухмыльнуться, похулиганить и поведет себя как трудный подросток.
Мне позвонила женщина. Милый, спокойный, тихий голос. Очень приятный.
— Мама умерла, — сказала на автомате я, думая, что звонит одна из бывших пациенток или знакомая бывших пациентов.
— Простите, вы Александра Ивановна? — спросила женщина.
— Да, — ответила я.

— Да, — ответила я.
— Мне к вам посоветовала обратиться Надежда Михайловна. Сказала, что вы можете помочь подготовить ребенка к школе.
Я, честно говоря, даже не сразу поняла, о какой Надежде Михайловне идет речь. Дошло через минуту. И к школе я тогда детей не готовила. Репетиторствовала, да. К выпускным натаскивала, к поступлению в институт. Но малышам уроки не давала.
— Я с маленькими не работаю. И зачем вам? У нас в школе нет особенных требований — рассказ по картинке, знание букв, простые слоги, ничего сложного, — объясняла я.
— Помогите, — оборвала меня женщина. — Позанимайтесь с моим сыном. Пожалуйста.
— Но я не специалист в этом. Давайте я вам порекомендую хорошего учителя начальных классов…
Женщина замолчала. Я слышала ее дыхание. Она не хлюпала, не сдерживала слезы. Просто молчала и ждала.
— Хорошо, приводите, я посмотрю, но ничего не обещаю, — сдалась я и продиктовала адрес.
— Спасибо, — выдохнула женщина.
Только положив трубку, я поняла, что не спросила, ни как ее зовут, ни почему она позвонила именно мне, ни откуда она знает Надежду Михайловну.
Женщина, которая представилась Анной, пришла вовремя. Минута в минуту, что мне, конечно же, понравилось. Я уже говорила, что пунктуальна до неприличия?
Андрей всегда опаздывал. Даже на уроки. Говорил, что и за полчаса сумеет дать материал. Кому из детей надо, кто способен, тот «возьмет». А я приходила заранее, заходила в класс минута в минуту. Опаздывающих детей, даже самых талантливых, отчитывала. Требовала пунктуальности и умения рассчитать время, если речь шла, например, о сочинении.
Андрею нравились быстро реагирующие ученики, а я любила вдумчивых, пусть и неспешных.
На открытых уроках я видела, как он ведет занятия. Ждал моментального реагирования, предельной сосредоточенности. Он не требовал, чтобы ученики вставали при ответе. Показывал рукой и ждал немедленной реакции. Если ученик задумывался даже на секунду, его рука уже показывала на другого.
— Ты спишь, просыпайся и начинай соображать, — говорил он тому, кто замешкался. И ему было совершенно наплевать, обидится ребенок или нет. Он часто обижал детей, что меня коробило. Я всегда очень остро чувствовала детские обиды, наверное, потому что сама была по натуре обидчивая. Андрей не замечал неосторожно брошенного замечания, ухмылки. Может, он и не имел в виду ничего плохого, но его юмор был жестокий и не всегда понятный детям.
— Это детский лепет, а не ответ, — мог он сказать ученику. — Мне скучно.
Если ребенок задумывался, Андрей начинал выразительно зевать, ковырять в носу, поглядывать на часы. Пока ученик покрывался пятнами и забывал от волнения то, что знал, остальные дети хохотали, получив повод поиздеваться.
Уроки Андрея не были уроками в полном смысле слова. Да, он устраивал эксперименты, развлекал, шутил, но только тогда, когда был в настроении. Иногда он мог написать на доске несколько задачек и сидеть читать книгу. Кто решил — молодец. Кто нет… Ему было на них наплевать. Он не объяснял, не разжевывал, не повторял материал. Но, с другой стороны, спокойно ставил тройки там, где их могло не быть, и вообще был равнодушен к оценкам.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60