Я никому ничего не должна

У Андрея на лице было написано разочарование. Он был как мальчишка, которому не дали досмотреть до конца футбольный матч, и он не знал, какой счет и кто выиграл.
В общем, Вову Алексеева я помнила хорошо.
— И что с ним случилось? — спросила я Лену.
— В тюрьму сел.
— За что?
— Кража в особо крупных размерах.
— Меня это почему-то не удивляет.
— И говорят, что это не в первый раз, — жутким шепотом продолжила Лена, — что он уже сидел.
— И это меня тоже не удивляет.
— Да ну вас. Не буду вам ничего рассказывать, — обиделась Лена, которая ожидала, что преподнесет сенсацию.
— Не рассказывай. — Я знала, что она все равно расскажет.
Еще один мальчик, которого Андрей любил, — тихий, с девичьими чертами лица, нежный и тонкий Пашенька Лосев повесился. Из-за несчастной любви.
А мои ученики… Стали уверенными крепкими середнячками. Достойными членами общества. Много известных, в телевизоре выступают. Говорят ерунду, чушь, очевидную глупость, но уверенно и весомо. Вот и поди знай, как лучше учить. Я всегда была обычным учителем, каких много, а Андрей — «особенным».

До сих пор вспоминаю «знакомство с родителями» — Андрей был против, но я настояла. Ради мамы. Чтобы соблюсти хоть какие-то приличия.
Мама тогда попросила нас с Андреем уйти на кухню разрезать торт и осталась один на один с его мамой — Надеждой Михайловной.
Та выскочила из гостиной как ошпаренная, в слезах. Андрей кинулся за ней.
— Мам, что случилось? — спросила я.
Мама сидела за накрытым столом и рисовала пальцем на бумажной салфетке круги и квадраты.
— Мне нужно подумать, — сказала она, из чего я заключила, что она сейчас поставит Андрею диагноз и пропишет лечение.
Так и было.
— Вам нельзя будет иметь детей, — сказала мне мама. — Ты должна это знать сейчас. Очень большой риск патологий.
— С чего ты взяла? У него уже есть ребенок, и с ним все в порядке.
Мама посмотрела сквозь меня и вздохнула совсем тяжело.
— Знаешь, столько лет работаю и никак не могу понять — почему я, как следователь, должна клещами вытаскивать правду…
Мама задумалась. Я больше ни о чем ее не спрашивала, хотя была уверена — от Надежды Михайловны она узнала то, что ей требовалось.

Нет, надо все-таки сначала рассказывать. Опять я сбиваюсь, мысль уходит. Вечером думаю: вот этот момент в моей жизни был важным, надо утром рассказать, записать, а утром не могу вспомнить, о чем думала.
Вчера Лена приходила. Спрашивала, как продвигаются мои «воспоминания» — она так называет эти диктофонные записи. Ей интересно, как кошке.
— Давайте я послушаю, может, начну расшифровывать, — настаивала она.

Ей интересно, как кошке.
— Давайте я послушаю, может, начну расшифровывать, — настаивала она.
— Мало еще. Никак не могу сосредоточиться, — врала я. Или не врала. Правда, не могу сосредоточиться.
Лена хочет про себя услышать. Или про меня. Не знаю. Вообще не понимаю, чего вдруг она так суетится с этими записями. Может, делать нечего? От скуки? Мне ведь тоже делать нечего. Вот и надиктовываю. На самом деле разговариваю сама с собой. Тут поймала себя на мысли, что с собой я стала разговаривать чаще, чем с людьми. И мне с собой интереснее, чем с другими. Это ведь ненормально. Хотя кто знает, что нормально, а что нет? Ходить под себя тоже ненормально, но старикам и детям прощается.
— Лен, про тебя я ничего не рассказываю, — сказала я ей напрямую.
Она поджала губы — обиделась, но виду не подала. Начала заклеивать мне окна на зиму — поддувало уже сильно.
— Давайте вам окна новые наконец поставим, сейчас за один день все делают, стеклопакеты нормальные. Ни шума, ни сквозняков, — опять завела старую песню Лена, запихивая поролон в щели.
Я ее не слушала. Смотрела и думала, что люди не меняются. Точно так же, только много лет назад, Лена заклеивала окна в классе. Так же криво приклеивала полоски. Ее окно всегда первым отваливалось. Мои окна, которые она заклеивает, тоже до весны не дотянут, а Лена будет стоять и причитать, что клей плохой, поролон старый, бумага тонкая.
Большая маленькая девочка.
— Александра Ивановна! — окликнула она меня.
— Что?
— Я про стеклопакеты спросила.
— Нет, это дорого.
— У вас же есть деньги! — возмутилась Лена.
— А ты откуда знаешь, что у меня есть, а чего нет?
— Опять вы начинаете… Я же от всей души предлагаю. Хочу как лучше. А вы опять…
— Прости. Не обижайся. Зачем мне окна, сама подумай? Два понедельника осталось.
— Не говорите так! И кстати, вы про ваши два понедельника говорите последние лет десять.
— А ты дождаться не можешь?
Лена тяжело сползла с подоконника и пошла громыхать посудой на кухню.
— Если бы я вас так давно не знала, то уже не выдержала бы, — огрызнулась она.
— Да, я знаю. У меня тяжелый характер. Невыносимый. А ты — ангел. Мой ангел-хранитель.
Чего я вдруг ей это сказала? Аж противно стало. Не ожидала, что опущусь до таких эпитетов. А Лена улыбнулась и хлюпнула носом — слезы подступили. Опять «ваши сантименты», как говорила мама. Не терплю.
У Лены есть удивительное качество — она отходчивая. Не помнит обид. Я вот все помню. А она забывает. Не делает вид, а именно забывает. У нее осталось детское устройство памяти в этом смысле. Не помнит — и все.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60