Я никому ничего не должна

Я не ходила, почти бегала по школе, опустив глаза в пол, чтобы не увидеть его или сделать вид, что не увидела. Боялась, что у меня остановится сердце, или я начну заикаться, или упаду в обморок от переживаний. Я считала минуты — сколько могу о нем не думать. Уже пять минут, завтра постараюсь десять. Послезавтра — пятнадцать. Это были мои личные нормы ГТО, которые я должна была сдать, чтобы не сойти с ума, не рехнуться от мыслей.
На педсовете я сидела как мышка — вжималась в стул, готова была под стол залезть, потому что чувствовала, что Андрей сидит через два стула от меня, дышит, улыбается, чихает, живет. А Аделаида… На нее я вообще боялась смотреть. К тому же в памяти все время всплывали ее домашние тапочки и кремы на тумбочке.
— Замуж тебе надо, — сказала мне мама.
— Не надо, — отозвалась я.
— Всем надо. Иначе у тебя испортится характер. И не только характер, но и здоровье. Это я тебе как доктор говорю.
— За кого замуж?
— Если ты посмотришь по сторонам и перестанешь пялиться в окно, то будет за кого.
— Мам, а время правда лечит?
— Нет, неправда. Мне не стало легче после смерти отца. Боль только другая, не режущая, а ноющая, тупая и… невыносимая. — Мама, как всегда, оперировала медицинской терминологией.
— А можно простить человеку предательство? — спросила я.
— Можно все простить, если есть ради чего.
Только Люська знала про Андрея. Больше никто. Даже маме я ничего не сказала. Мы с Люськой каждое утро плавали в бассейне. В шесть тридцать первый сеанс. После заплыва мне становилось легче. Или после Люськи. Я ей рассказывала про Андрея, а она мне про свои безуспешные попытки забеременеть. Мы друг друга почти не слушали, но и не мешали друг другу, не давали советов — просто каждая ждала своей очереди, чтобы выговориться. При этом она не понимала, как можно любить ТАКОГО человека, а я не понимала, как можно ТАК хотеть ребенка. Но и это не мешало нашей дружбе. Мы одинаково сходили с ума, только каждая по-своему.
Я не знаю, в какой момент это случилось. Или не помню. Память уже подводит. Даже по Лене я это вижу — вчера рассказывала ей историю, которую она слышала тысячу раз, — про папу, про его смерть. Лена молчала из вежливости, а я не могла остановиться.
Помню, ко мне подошла завуч и попросила провести урок, заменить Андрея Сергеевича. Я согласилась, не спросив, что случилось. Провела урок. Потом отменили педсовет — Аделаида куда-то срочно уехала. Ну уехала — и хорошо.
И только через неделю я поняла, что в школе что-то происходит. В учительской стоит тихий гул, учителя меняют расписание, Нелли Альбертовна бегает злая и уставшая как собака.
— Что случилось? — спросила я у нее.
— Физики месяц не будет, — ответила она.
— Почему?
— Андрей Сергеевич в больнице. Ты разве не в курсе?
— Нет, — честно призналась я, — а что с ним?
— Точно не знаю. Операция.
— И что? — До меня еще не дошла вся информация.

Операция.
— И что? — До меня еще не дошла вся информация. — Аделаида ведь тоже вроде физику преподавала раньше.
— Когда это было? — ухмыльнулась завуч. — Она с ним.
— С кем? — я совсем отупела.
— С Андреем Сергеевичем. И не делай вид, что для тебя это новость.
— А-а-а, — промямлила я.
У Андрея оказалась язва желудка. Прооперировали. Нужны были покой, режим и питание. Аделаида приходила на работу нервная, задерганная, всегда раздраженная.
Я не знаю, что тогда у них происходило. Представляла, как он лежит в ее спальне, а она стоит на кухне и варит ему овсянку. Нет, такое даже представить себе было невозможно. Аделаида и кашка были совсем несовместимы.
Я долго собиралась, настраивалась и дрожащими пальцами набрала номер домашнего телефона Аделаиды, точно зная, что она сидит в своем кабинете. Никто не ответил. Я пропустила пятнадцать гудков — считала. Я позвонила на следующий день и еще через день. Или Аделаида запретила ему подходить к домашнему телефону, или он у нее не жил.
И только после этого я поняла, что не знаю, кому еще позвонить.
Мне становилось все хуже, Аделаиде все лучше. Она опять стала сама собой. Работала, вела себя как обычно. Даже нашла замену — учителя физики, пожилого скромного Якова Матвеевича, который извинялся по каждому поводу и без повода и чуть ли не целовал Аделаиде ручки. Оказалось, что Яков Матвеевич когда-то учил физике саму Аделаиду. Потом его уволили по пятому пункту, и он перебивался репетиторством, так что ее предложение поработать воспринял как подарок судьбы. Дети его приняли в штыки, но он улыбался детской, искренней улыбкой, ставил всем пятерки, и они успокоились, решили, что он старый дурачок, а над такими даже издеваться неинтересно.
Я же сходила с ума — не зная и не решаясь спросить, что происходит с Андреем. Боялась показать свою заинтересованность. Боялась саму себя и своих чувств.
Я зашла в учительскую в то время, когда там никого не должно было быть, и увидела Якова Матвеевича, который сидел за столом и разговаривал по телефону. Он не слышал, как я вошла.
— Да, Коробков очень талантливый, хороший мальчик, — говорил кому-то в трубку Яков Матвеевич, — и Илюша Лыков мне понравился. Интересующийся молодой человек. Да, совершенно с вами согласен…
Коробков, Лыков — это были ученики из класса Андрея. Я догадалась, что Яков Матвеевич разговаривает с ним. И слилась со стеной.
— Скорейшего вам выздоровления, — сказал Яков Матвеевич, — всего доброго, извините за поздний звонок.
— Добрый вечер, — поздоровалась я.
— Ой, здравствуйте, извините, что не заметил вас, — засуетился он, — я уже ухожу, не буду вам мешать.
Яков Матвеевич откланялся, еще пять раз извинившись. На столе он забыл папку с личным делом Андрея — видимо, там он и нашел его домашний телефон. Я подскочила к папке и переписала и телефон, и адрес по месту прописки.
Через минут пять он вернулся.
— Извините, я папку забыл. Простите, что побеспокоил, — сказал Яков Матвеевич. И я с радостью его извинила — мне и в голову не приходило, что можно посмотреть в личное дело и узнать, где официально прописан Андрей.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60