Я никому ничего не должна

А за девять месяцев до этого события к ней вернулся муж. Сказал, что любит, и просил простить. Я не знаю, простила ли она его на самом деле, думаю, что нет. Но произошло чудо. После счастливого воссоединения Люська забеременела. Поскольку диагноз «бесплодие» ей поставили давно и категорично, Люська долго не могла понять, чего ей так плохо. Думала, что сосуды, давление, усталость. Ходила по врачам. Очередной доктор решил, что это эндокринная система — так Люська дошла до гинеколога, которая наконец поставила верный диагноз. Беременность, двенадцать недель. Люська лежала в гинекологическом кресле и не могла встать.
— Женщина, одевайтесь! — в третий раз просила ее гинеколог. Но Люська лежала и смотрела в потолок. Она хохотала. Истерически. Так напугала несчастного доктора, которая в первый раз за свою длительную практику видела такую реакцию на сообщение о беременности. Дикий, истеричный смех. Она привыкла к слезам, но еще никто у нее не хохотал, раскорячившись в кресле.
Люська кое-как сползла на стульчик и выпила предложенной валерьянки. После этого наконец разрыдалась. Рыдала так же долго и в голос, как до этого хохотала. Гинеколог поставила ее на учет, выписала витамины и валерьянку три раза в день.
Она же не знала, что Люськин муж к этому счастливому для нее моменту ушел так же неожиданно, как пришел. И трех недель не выдержал. Собрал почти не разобранные вещи и со словами «в одну реку два раза не войдешь, возвращение было ошибкой» ушел, теперь уже навсегда.
— Сказать ему или нет? — позвонила мне Люська.
— Сказать, он отец ребенка, — ответила я, — имеет право знать.
— А если не поверит?
— Как это — не поверит?
— Я и сама с трудом верю. У нас ведь столько лет не получалось.
— Это его ребенок, — сказала я.
— Это мой ребенок, — тихо и решительно ответила Люська.
Мы плавали в бассейне. Врач сказал, что Люське это полезно. А я смотрела на свою подругу и не верила, что человек может так измениться. Люська стала по-другому ходить, вперевалочку, тяжело, хотя живот еще был маленький и почти невидимый. Держалась за спину.
— У тебя что-то болит? — спросила я.
— Нет, все нормально, — ответила она.
Люська жила как будто внутри себя. Прислушивалась к себе. Одной рукой она придерживала свой живот, как будто тот мог исчезнуть. Пока мы плыли по дорожке, она рассказывала про свои анализы, про уровень гемоглобина и лейкоцитов. Я ее почти не слушала. Но это ощущение — когда мы говорили каждая о своем и понимали друг друга — пропало. Люська ждала от меня вопросов, каких-то слов, соучастия, сопереживания. Я не знала, что сказать и что спросить. Я ее не понимала и не могла понять.
Она была уже месяце на шестом, когда во время традиционного заплыва — мне все сложнее стало с ней плавать, Люська плыла медленно и уже подумывала, как бы начать ходить в другое время, попозже, — сообщила мне новость:
— Я сказала мужу про ребенка.
— И что он?
— Не поверил.
— А ты?
— А что я? Знаешь, он толкается.

— Кто толкается?
— Ребенок. Мне кажется, у меня будет мальчик.
— Подожди. Как он не поверил?
— Очень просто. Мне все равно.
— Так уж и все равно?
— Да. Совершенно.
Ей и вправду все было все равно. Хоть война. Лишь бы ее живот был при ней.
Последние два месяца она лежала на сохранении. Я привозила ей книжки и яблоки. Люська стала огромная. И очень старая. Особенно на фоне других беременных — почти девчонок.
— Как ты? — спрашивала я.
— Каждый день в плюс, — отвечала Люська.
Родила раньше срока. Мальчик был слабенький, недоношенный, лежал в кювезике, с торчащей в голове иголкой, как рассказывала Люська. Она тогда чуть с ума не сошла. На губах застыла улыбка, уже не улыбка, а гримаса, а глаза были страшные, испуганные, почти черные.
Из роддома ее забирала я. Мальчика она назвала Стасиком.
— Правда, красивое имя?
— Не знаю. Слишком пафосное. Станислав…
Люська посмотрела на меня так, как будто я ненормальная. На самом деле с ума сошла она. Сразу и навсегда.
Первый год Стасика мы еще общались — я приезжала к ней, привозила пеленки, ползунки. Смотрела на страшненькое личико мальчика, через Кариночку нашла для него хорошего педиатра.
— Правда он красавец? — спрашивала Люська.
— Правда, — отвечала я, потому что боялась, что Люська меня придушит, если я скажу что-то другое.
А потом я не выдержала. Не выдержала Люськиного взгляда, ее саму не выдержала. Она все время повторяла, как заладила: «Это такое счастье, тебе не понять». Она говорила, что женщины, у которых нет детей, не женщины. Неполноценные. Стала категоричной и упертой. Она совершенно перестала реагировать на шутки. Обижалась.
— Вот ты роди, я на тебя посмотрю, — говорила она.
В какой-то момент я сорвалась.
— Хватит! — почти закричала я. — Ты можешь хоть о чем-нибудь другом поговорить? Посмотри на себя — расплывшаяся старая квочка! Сходи в парикмахерскую. Книжку почитай. Твое материнство — это еще не вся жизнь! Ты ничего вокруг не замечаешь! У тебя же все делятся на тех, у кого есть дети, и тех, у кого их нет. Я для тебя человек второго сорта!
— Так и есть, — ответила спокойно Люська, — ты эгоистка. Живешь только для себя. Так нельзя.
— Только ты мне не говори, что можно, а что нельзя! Рожать без мужа больного ребенка — это можно? Это ты эгоистка. Родила для себя, а что ребенок больной и никогда здоровым не будет, тебе наплевать. Нельзя было так рисковать. Это преступление. Тебе хорошо, ты, видишь ли, мать, а что ребенок будет страдать, неизвестно, каким он вырастет, ты не думаешь. Тоже мне — мать-героиня.
После этого Люська со мной перестала общаться. Потом она перестала слушать врачей и вообще кого бы то ни было. Она считала, что ее Стасик совершенно здоров, просто никто его не понимает.
Я помню только один момент.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60