Или все-таки был некто?
Милов резко повернулся, потому что в помещении явственно прозвучал пусть и негромкий, но несомненно посторонний звук. И донесся он не сверху (что было бы неприятно, но естественно), а раздался здесь, внизу, почти рядом, за спиной.
Забыв на мгновение о вышедшей из-под контроля ноге, Милов привычно метнулся в сторону, рука скользнула под куртку — туда, где сейчас ничего не было.
И донесся он не сверху (что было бы неприятно, но естественно), а раздался здесь, внизу, почти рядом, за спиной.
Забыв на мгновение о вышедшей из-под контроля ноге, Милов привычно метнулся в сторону, рука скользнула под куртку — туда, где сейчас ничего не было. Нога тут же отомстила, но он только зашипел от боли — сейчас думать приходилось не о ноге. Звук повторился, а луч света выявил наконец и его источник.
На дне шахты, чуть в стороне от трапа, на полу валялось какое-то тряпье — похоже, обтирочные концы, сохранившиеся с давних времен. А на этом тряпье лежал кто-то, отвернувший лицо от яркого света. Он простонал еще раз, приглушенно и коротко.
Милов стоял неподвижно, наблюдая, не начнет ли лежащий медленно менять позу, готовясь к прыжку: из такого положения, как сейчас, не то что прыгнуть, но и быстро встать было просто невозможно. «Впрочем, — подумал Милов тут же, — если бы лежащий тут человек замышлял что-то подобное, ему хватило бы с лихвой времени, чтобы приготовиться — того времени, пока я, скоба за скобой, одолевал спуск, любезно освещая себя собственным фонариком. Человек этого не сделал — значит… Хотя скорее не человек — технет. Откуда здесь взяться человеку? Только из команды. Однако этот одет по-технетски, ничего похожего на пестрые масккомбинезоны спутников Милова по авиарейсу».
Медленно, осторожно Милов шагнул поближе к убогой постели, продолжая держать лежащего в свете фонарика.
— Кто вы? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал не просто естественно, но и уверенно. Лежавший забормотал невразумительно.
— Вы можете говорить громче? На этот раз слова удалось разобрать.
— Дайте пить…
— Сейчас посмотрю.
Смотреть, собственно, было нечего: у Милова в сумке пряталась пластиковая фляжка с раствором, утолявшим жажду и снимавшим усталость. Среди разных полезных вещей, какими снабдил его Орланз, была и такая. Он колебался лишь мгновение: кем бы ни был лежавший перед ним, но ему сейчас это питье было нужнее, а воды в шахте, естественно, не было — ее здесь в свое время боялись больше, чем огня. Милов достал фляжку, содержавшую литр питья, налил стограммовый колпачок, прикрывавший пробку.
— Пейте медленно, сперва прополощите рот, потом проглотите.
Лежавший с усилием приподнялся на локте, медленно повернулся к Милову; волна сильного запаха ударила по ноздрям. «Вот оно что!..» Рука лежавшего тряслась от слабости; он принял колпачок в длинные пальцы и тихо-тихо, чтобы не расплескать, поднес ко рту. Губы его были воспалены. Он медленно выцедил жидкость, рука сникла, колпачок вывалился из пальцев, сухо щелкнул, упав на бетон. Милов ногой отодвинул его подальше, отошел сам, сильно хромая, поднял, привинтил на место. Лежавший хрипло дышал, глядя вверх, в черноту шахты.
— Кто вы? — повторил Милов. — Почему вы здесь? Зачем?
— Кто вы сами? — Лежавший произносил слова с перерывами, каждый раз заново собираясь с силами.
Милов предпочел не отвечать. В конце концов, все же хозяином положения был он: у него не в порядке была только нога, а у этого, похоже, все подряд.
— Что вы здесь делаете? — спросил он голосом, каким обычно пользуются имеющие право спрашивать.
Лежавший попытался усмехнуться:
— Дорабатываю ресурс. Превращаюсь в сырье. Утешаюсь тем, что мои детали им не достанутся: пока меня найдут, они успеют сгнить.
Это было похоже на правду — если говорила машина, а не человек.
— Вы больны?
— Поврежден.
— В чем повреждение? Куда вас… повредили? Медленным движением руки лежавший показал, куда: в живот, в нижнюю его часть. Запах. Да, запах…
— Могу я посмотреть?
— Вы… понимаете в этом? Вы реме?
— Разбираюсь — более или менее…
Милов начал осторожно снимать тряпки, прикрывавшие рану; даже и тут, у них, рана остается раной, подумал он, изо всех сил стараясь сдержать тошноту, одолевавшую его от невыносимого и все усиливающегося смрада. Технет смотрел на него, чуть усмехаясь; впрочем, усмешка сменилась гримасой боли, когда нижний слой тряпок пришлось отрывать, а смочить их было нечем. Тело технета вокруг раны почернело, и, даже не будучи медиком, можно было без всякого риска утверждать, что для любой помощи было уже слишком поздно.
— Вы давно здесь?
— Какое сегодня число?
— Двадцать третье июля.
— А началось двадцатого… Выходит, три дня.
— Вы… участвовали в столкновении? Вместо ответа технет спросил:
— Что сейчас наверху? Милов пожал плечами:
— День. Хорошая погода.
— Я не об этом. Все тихо?
Давать информацию никогда не следует без нужды.
— Умеренный ветер, скорее ветерок. Теплый.
— Откуда вы взялись такой — ничего не понимающий? Комик.
— Не все ли равно?
— Вы не здешний. Хотя говорите свободно. Как перешли границу? Где? Вам известно, где окно?