Прошли еще километра два — и жаждущему информации взгляду открылась наконец цель утомительного похода: ограждение из колючей проволоки в несколько рядов, сторожевые вышки и — прямо впереди — ворота с караулом.
Хорошо знакомая — пришлось признать — картина.
Однако это оказался не лагерь. Ни в коем случае. Заведение называлось «Центральная производственно-ремонтная база». Так, во всяком случае, следовало из надписи на щите, помещавшемся непосредственно перед самыми воротами.
«Ладно, — подумал Милов, когда колонну остановили у ворот и стали выполнять какие-то формальности. — Некоторые любят покруче…»
2
(108 часов до)
Впустив, вновь прибывших вывели на плац и там на полчаса оставили — до прибытия начальства, — приказав только сесть на утоптанную землю впритык один к другому. Двигаться было нельзя, зато разговаривать не возбранялось. Милов, правда, этой возможностью не воспользовался, предпочитая слушать. И не напрасно: не столь уж далеким прошлым вдруг повеяло на него от разговора, что происходил вполголоса человека за четыре до него, правее и сзади.
— По какой ходке тут?
— По третьей. Бакс тридцать два по-новому. Под шорой сейчас.
— Да он уже давно не новый… Чалить долго собираешься?
— Свиньи скажут. Если залаяло — ванькой буду. Асам?
— Сколько есть — все мои. Корешей тут имеешь?
— Да пока в дыму. Ничего: обнюхаемся.
— А как, если стать на лыжи?
— Не канается. Я же на воле вертун и тут не загнусь.
— Станешь вкалывать? Ты что, бык-рогомет?
— Давить клопа мне безвыгодно. Продал свободу, так что сейчас — самый раз тут припухнуть. Усек?
— Ты не шансонетка — самому виднее. Может, зонта уже увидел?
— Да уж не знаю… Вроде срисовал одного — только навыворот. Мусор, а может, и шарик — в давние дни пересекались. Засундучил меня, было дело.
— Барином здесь?
— Да нет! Может, он капустник был или политик — только он тоже вроде бы попал на банк. Тут он, в садиловке.
— Точно все?
— Проверить еще надо. Но если он — не упущу. Вальну его, век свободы не видать. Он — закопанный, мне горбатого не слепит.
— Вентилируй. Если не закуришь — бякни. Сголдим блатных.
— Клево… Тут прозвучала команда — встать и строиться, и диалог нарушился, добавив Милову немало озабоченности. О нем ведь шла речь, вряд ли могло быть такое совпадение — чтобы в этом этапе оказался и еще один каспарский милицейский. А сам он — да, с немалым количеством блатных пришлось ему пообщаться за годы службы в этих краях, и у многих из них были, конечно, поводы на него обижаться; а родичи и кустари — народ злопамятный. И примета у него действительно есть — к счастью, не на лице, так что его еще раздеть надо, чтобы проверить, а это не так уж просто…
Он не стал вертеть головой, чтобы углядеть говоривших: сейчас самым разумным было — ничего не видеть, ничего не слышать, но как можно больше знать и еще больше — предвидеть. Занял свое место в строю и стал ожидать дальнейшего — в общем уже зная, конечно, что сейчас должно произойти: первичная сортировка.
И в самом деле, начальство вышло с сопроводительными списками в руках, и началась унылая перекличка. Все как у людей — только в отличие от обычного лагерного порядка здесь статей не называли, а выкликали неисправность, и не было фамилий: одни лишь номера.
— Слабо выраженное локальное разрегулирование с наладкой в процессе элементарного функционирования — номера…
Цифры, цифры.
После каждой числовой комбинации один технет выбегал из строя и рысцой следовал к месту нового построения.
— Полифункциональное расстройство со стационарным ремонтом…
Номера, номера. По одному, по одному — но вокруг Милова соседей оставалось все меньше. И это ему не нравилось: тот, кому хочется опознать его, теперь, незримый в толпе, сможет сделать это, ни на что не отвлекаясь. Самому же ему оставалось лишь стараться загнать в память как можно больше лиц (про себя он не называл это «верхними панелями») из тех, что виднелись теперь уже напротив, в самой большой группе «локально разрегулированных»; диагноз этот, как подумалось ему, обозначал скорее всего просто-напросто роботов-уголовников. Значит, и такие имелись — и не одни лишь редкие единицы. Но вот говорившие за его спиной несколько минут тому назад, свободно ботавшие по фене — они никак технетами не могли быть вроде бы? Технетов ему арестовывать не приходилось: в его времена их вовсе не было. Или уже существовали — просто маскировались под людей? При желании это было бы очень несложно. Словом, чем дальше, тем больше неясностей возникало в его новом положении…
Тем временем он остался и совсем один.
— Общее разрегулирование с углубленной иллюзией излишнего времени…
Вот, значит, как называется его неисправность. Иллюзия излишнего времени? Любопытно, с чем эту хворобу едят?
Зазвучали цифры. Он и так знал их наизусть, но все же проверял, повторяя про себя. Никаких ошибок: то был номер, нанесенный не так давно на его грудь, в области сердца, — номер, обманувший (пока еще) искушенного, надо полагать, Кузу.
— Я! — крикнул он, как и следовало откликнуться.
— Остаться на месте! Службам — развести остальных!
Команды тут выполнялись быстро. И вскоре Милов остался на плацу один — если не считать охраны.