— Это «Варта»! Это — Воля, Воля! Говорит «Варта»!
— Кто у аппарата? — осведомился голос.
— «Варта», — Лесень повторил наименование отряда, а потом представился: — Кастусь.
Голос задумался.
— «Варта»? — переспросил он. — А Борода?
— Героически погиб. Я принял командование. В штабе знают.
— Сколько у вас человек?
— Сто сорок один.
— Отдыхайте. Утром я пришлю еще двадцать.
— Патроны, — умоляюще произнес Лесень.
— Будут.
И в Банке положили трубку.
Тотчас вышла хозяйка, уже без фартука.
— Прошу к столу, пан.
— Я… умоюсь? — нерешительно спросил Лесень.
Она сделала широкий жест в сторону ванной. Там работал кран. Текла вода. Имелся кусок мыла.
Лесень снял потный китель, скинул штатскую рубашку в полосочку, намылил волосы. Женщина терпеливо ждала. На столе соблазнял котелок, сильно пахнущий вареной картошкой.
Лесень вышел взъерошенный. Извинился. Женщина махнула рукой и улыбнулась.
Лесень нехотя покинул квартиру. Бойцы сидели на мостовой и зевали.
— До утра отдыхать кто во что горазд, — сказал Лесень. — Командование знает, завтра будет подкрепление… вообще, все — завтра.
Бойцов быстро разобрали жители близлежащих домов. Всем хотелось узнать из первых рук, как обстоят дела, когда прогонят немцев, где нынче Рокоссовский и что у него в голове. Интересовались ходом боев, личными переживаниями, конкретными подробностями и намерениями союзников.
Женщина, приютившая Лесеня, сама ела мало — подкладывала гостю кусочки, приговаривала:
— Ешьте, ешьте — у меня и сын, и муж в войске.
Лесень безмолвно поглощал горячую картошку. Плохо смытое с волос мыло покалывало кожу головы. Потом, все так же безмолвно, он уронил голову на стол и заснул.
Проснулся Лесень в постели. На стене тикали часы. Из часов высунулась пестро раскрашенная птичка и жестяным голосом прокуковала восемь раз. Лесень сел на кровати, потер лицо ладонями.
Заслышав движение в комнате, вчерашняя пани стремительно вышла из кухни, все в том же милом домашнем платье. Она как будто и не ложилась.
— Мне так неловко, — пробормотал Лесень.
— Я собрала вам тут с собой, — как ни в чем не бывало сказала женщина, показывая маленький узелок. — Правда, совсем немного. Сыр, хлеб, сахар. Вот только чай кончился.
Лесень, страдая, сполз с кровати, побрел умываться. В голове все гудело, как с перепоя. Из ванной он показался уже совершенно одетым, подтянутым и строгим.
— Правда, совсем немного. Сыр, хлеб, сахар. Вот только чай кончился.
Лесень, страдая, сполз с кровати, побрел умываться. В голове все гудело, как с перепоя. Из ванной он показался уже совершенно одетым, подтянутым и строгим.
— От всей души благодарю вас за все, — обратился он к женщине.
Та перекрестила его и, выпроводив, с сожалением закрыла за его спиной дверь.
На улице перед домом уже топтался молодой человек с повязкой на рукаве и автоматом за плечом. Еще два десятка (как и обещал голос из Банка) расположились поблизости, обсидев шаткие столики уличного кафе. На мостовой стоял ящик. Между щелей фанеры проглядывала промасленная бумага — вожделенные патроны.
— Это вы — Кастусь? — набросился молодой человек на Лесеня.
Тот слегка отступил.
— Могу взглянуть на ваши документы? — холодновато осведомился Лесень у молодого человека, хотя на его повязке, честь по чести, имелась хорошо оттиснутая официальная печать.
Тот четким жестом подал ему мятый листок.
— Прошу.
Лесень быстро прочел фамилию — «Баркевич», кивнул. Укладывая листок обратно в нагрудный карман, Баркевич, в свою очередь, спросил:
— А ваши?
— Что? — не понял Лесень.
— Документы, пан Кастусь!
— О, прошу!
Со стороны Мариана Баркевича это была, конечно, наглость, но Лесеню не хотелось ссориться. На «Армию Людову» Марек отреагировал так же, как и все: высоко и как бы в недоумении задрав бровь. Затем его лицо непонятно изменилось. Возвращая документы, Марек с любопытством оглядывал нового командира.
— Кастусь, — повторил он, как бы в раздумьях. — Стало быть, вы — Константин Лесень!
Лесень чуть насмешливо щелкнул каблуками.
— Имею такую честь.
Марек никак не отнесся к иронии собеседника. Он невежливо отвернулся и завопил, обращаясь к молодым людям за столиками:
— Ясь! Станек! Идите-ка сюда! — В его голосе звенело и подрагивало непонятное ликование. Когда те подошли, Мариан вопросил: — Знаете, кто это?
Возникла неловкая пауза. Станек покраснел. Ясь не без оснований полагал, что тыкать пальцем в незнакомого человека и говорить о нем в третьем лице отнюдь не подобает. Однако Мариан не смущался. Он улыбался все шире и радостней и наконец выпалил:
— Это Лесень!
Ярослава словно кипятком ошпарило.
— Какой… Лесень… что ты несешь… — И Константину: — Извините его, пан, это у него после контузии… иногда случается…
— Да говорю же вам, Лесень это! — подпрыгивал от возбуждения Марек. — Кастусь! Константин!
— Пан Баркевич, возьмите себя в руки, — ледным тоном произнес Константин.
— Брат Кшися! — не унимался Мариан. — Помните, Кшись рассказывал? А, теперь вспомнили!..
Лесень медленно бледнел.
— Кшиштоф здесь? — переспросил он. — Жив?
Марек остановился, словно споткнулся обо что-то. Почему-то мысль о том, что Кшись умер, в голову ему не приходила. Ярослав взял разговор в свои руки, опасаясь, как бы пламенный Баркевич окончательно не испортил дела.
Ярослав взял разговор в свои руки, опасаясь, как бы пламенный Баркевич окончательно не испортил дела.
— Видите ли, мы знали вашего брата, пан Лесень, — сказал Ясь. — Он был очень хорошим человеком… просто замечательным…