— Вы не понимаете… — проговорил Мариан и снова раскис, губы расплылись, из глаз потекли слезы. — Он… Я сам видел… Мы водку пили вместе… а потом он…
Тот самый подпоручик, с которым Мариан свел знакомство в десятых числах сентября, когда оставалась еще надежда отстоять Варшаву… Подпоручика Мариан встретил уже после прекращения огня, двадцать седьмого.
У того были с собой водка и табак. Хороший табак. Сперва они не пили, только ужасно много курили — «напоследок», как сказал подпоручик, странно смеясь. Подпоручик сказал, что им зачитали приказ завтра с утра сдать оружие и отправляться в плен к чертовой матери. Потом он вдруг смертельно побледнел, просто как сметана, Мариан никогда не видел, чтоб человек делался такого цвета. Подпоручик извлек фляжку с тепловатой водкой. Водка воняла металлом. Они выпили по очереди всю флягу. Подпоручик достал револьвер и показал Мариану. Потом опять нехорошо засмеялся, поднес к виску и выстрелил. Голову подпоручика мгновенно и страшно разворотило, подпоручик упал, как какой-то странный предмет, а Мариан забрал револьвер и бросился бежать. Потом блевал в каких-то кустах, спал, кажется… а теперь вот пришел зачем-то к Воеводским.
— Черт знает что! — заключил он.
Мама забрала револьвер и унесла его. Мариан следил за ней тоскливо. Он сразу обмяк и обессилел.
* * *
Первого октября в Варшаву вступила немецкая пехотная дивизия, и так началась совсем другая жизнь.
Кшиштоф Лесень
Немцы!!
Немцы!!
И повсюду:
Немцы!!!
Немцы!!
Ладно: тут немцы, а там, за далеким кордоном, где сизые леса, большевики. Только две силы.
М. А. Булгаков. «Белая гвардия»
Учебный год начался с опозданием почти в полтора месяца и обещал быть скучным. Перед открытием занятий всех гимназистов собрали во дворе и построили для «традиционного собрания» — несмотря на ощутимый осенний холодок, без пальто, в наипараднейшем виде. Серое небо постоянно хмурилось, тужилось пролиться дождем. В тусклом свете особенно ядовитым казался огромный красный флаг со свастикой, закрывший полфасада почтенного гимназического здания.
Директор гимназии, удивительным образом подрастерявший и брюшко, и окладистость бородки, стоял на дощатой трибунке, облезлый, морщинистый и какой-то непривычно растерянный. Поздравил присутствующих с началом учебного года и неловко слез, споткнувшись на ступеньке.
Его мгновенно сменил бодрый господинчик в сером костюмчике. Господинчик был для гимназии новый. Он представился как Витольд Шнитце, заместитель директора по организации учебного процесса, и тотчас принялся объяснять, каким именно образом будет отныне организован этот самый процесс и почему.
Для начала он поздравил господ гимназистов с освобождением. Да, с полным и окончательным освобождением трудового народа Польши от разложившегося реакционного режима, от эксплуатации со стороны паразитических классов: польской аристократии и буржуазии — польской и в особенности еврейской. «Больше эти кровопийцы не будут высасывать жизненные соки из ваших отцов и матерей! С паразитами в свободной Польше покончено навсегда!» Господин Шнитце выждал немного, но никто не зааплодировал, хотя, наверное, полагалось. Директор с кислым видом стоял в стороне и скучно глядел на пылающее ухо своей немолодой секретарши.
Далее господа гимназисты узнали, что в связи с вышеупомянутым освобождением Польши учебный процесс также, в свою очередь, будет подвергнут ряду перемен. Из обязательного курса исключены такие бесполезные умозрительные предметы, как история, география и литература, особенно — польская. «Нашей молодежи незачем оглядываться на прошлое! Пусть мертвое прошлое, как говорится, само хоронит своих мертвецов! История творится у нас на глазах! Мы сами — участники и творцы своего настоящего! География отменяется… нет, не распоряжением нового руководства министерства народного образования, — самой жизнью! Новая история — это и новая география, новые границы…»
— Новый порядок, — тихо сказал кто-то.
«Нашей молодежи незачем оглядываться на прошлое! Пусть мертвое прошлое, как говорится, само хоронит своих мертвецов! История творится у нас на глазах! Мы сами — участники и творцы своего настоящего! География отменяется… нет, не распоряжением нового руководства министерства народного образования, — самой жизнью! Новая история — это и новая география, новые границы…»
— Новый порядок, — тихо сказал кто-то.
Шнитце тем не менее расслышал и с восторгом подхватил, указуя рукой на шеренгу, откуда донесся голос:
— Совершенно верно! Это — новый порядок!
Ясь чувствовал, как к горлу подваливает что-то вроде ватного комка. К счастью, речь господина Шнитце уже подошла к финалу. Вместо истории и литературы предполагается ввести дополнительные часы для занятий трудом, физкультурой, прикладными (в первую очередь) аспектами биологии и физики и, разумеется, немецким языком.
Немецкому языку обучала теперь учительница отмененной литературы. Учитель истории исчез. Официально считалось, что он уволен за ненадобностью, но уже к концу первого учебного дня старшеклассники достоверно знали, что он арестован немцами.
Отец Яся потерял работу в университете и устроился — не без помощи взятки — на шинный завод старшим мастером. «Как ты будешь работать на производстве? — волновалась мама. — Ты ничего в этом не смыслишь!» Отец сказал: «Предполагается, что я буду работать на немцев, а здесь чем меньше смыслишь, тем лучше…»