По лестнице энергично затопали. Ясь провел по стене рукой, надеясь снова нырнуть в лаз на чердак и там сгинуть среди тьмы и хлама. Внезапно стена расступилась в совершенно новом, неожиданном месте. Не раздумывая, Ясь шмыгнул в раскрывшийся провал и ухватился рукой за дверную ручку. Что это была за дверь и почему она вдруг открылась, он так и не понял. Просто прихлопнул ее за спиной, а потом зажег спичку и с облегчением увидел засов.
Сапоги стучали, казалось, повсюду. Немцы дергали ручки запертых дверей, грохотали кулаками, что-то орали — бранились. Однако искать по квартирам, вроде бы, не стали. То ли лень им было, то ли сообразили: не успел бы Ясь втолковать совершенно незнакомым и к тому же заспанным людям, почему они должны кого-то прятать от немецкого патруля у себя дома.
Тот же отвратительный голос, что и прежде, произнес под дверью нечто немецкое, на самом деле означавшее:
— Через чердак ушел, на крышу.
И сапоги куда-то утопали.
Ясь зажег еще одну спичку. Перед глазами появился кусок вытертых, засаленных обоев и вешалка со старым пальто, коричневым мужским плащом и очень пыльной черной шляпой. Вешалка давным-давно оборвалась и держалась на одном гвозде. Потом спичка погасла, и все исчезло.
Комната, куда Ясь прокрался из коридора, была ярко освещена луной. Там тоже никого не оказалось.
Ясь постоял, озираясь по сторонам в некоторой растерянности. Все это выглядело странно и подозрительно. Но квартира не отзывалась. Здесь действительно не было ни души.
Внезапно Яся начала бить крупная дрожь. Страх настиг его спустя полчаса после встречи с немецким патрулем. Дядя Станека — Ян — не раз говаривал: «Страх — он как душа: и часть человека, и в то же время какое-то особенное, отдельное существо. Бывают люди, которых страх опережает: такие сперва пугаются, а потом уже ничего не делают. Случается, страх идет с человеком рука об руку: встретит такой человек опасность — и сразу же вместе с нею видит и свой страх. Все нелепые смерти случаются от таких встреч. А лучше всего, если страх тебя настигнет уже после того, как дело сделано, когда ты сидишь себе в тепле и безопасности и никто не видит, какой ты бледный и как тебя тошнит да трясет всего с головы до ног… Таких-то и называют бесстрашными. Так что страха стесняться не следует. Пусть себе приходит, когда уж бояться нечего…»
Ясь добрался до тахты, натянул на себя отсыревшее, стопудовое ватное одеяло, еще немного полязгал зубами и заснул.
* * *
В утреннем свете комната выглядела совершенно иначе: она казалась куда меньше размером, однако таинственности в ней, как ни странно, не убавилось. Квартира, где очутился Ясь, представляла собою обжитую часть мансарды, выгороженную сбоку от всех прочих квартир. Она была тесной и очень захламленной. Вместе с тем здесь ощущался своеобразный порядок, словно неведомый прежний хозяин отменил у себя все общепринятые установления и вдохновенно ввел свои собственные.
Так, в комнате отсутствовали самые необходимые, с точки зрения Яся, вещи: большой, как костел, платяной шкаф, буфет — дубовый хранитель граненых рюмочек и свадебного сервиза, и массивный круглый стол на слоновьих ногах, накрытый плюшевой скатертью. Шкаф заменяли гвозди, вколоченные в стену над тахтой, набитой скрипучими опилками. Их было штук семь. На одном висела рубашка, вся серая от пыли.
У окна имелся дешевый канцелярский стол из сосны, забрызганный фиолетовыми кляксами. В углу стола притаилось железное черное чудище пишущей машинки «Continental».
В углу стола притаилось железное черное чудище пишущей машинки «Continental». Еще один гвоздь в стене справа от стола назывался (согласно надписи на обоях) «Полное собрание моих сочинений». На этот гвоздь хозяин квартиры насаживал вырезанные из вечерней газеты статейки. Их набралась изряднейшая пачка. К своему творчеству исчезнувший сочинитель относился, судя по всему, без всякого почтения, поскольку при надевании листка на гвоздь посреди каждой статьи появлялась большая дыра.
В одном из ящиков письменного стола помещалась посуда. Там же Ясь обнаружил небольшой запас довоенного табака, пачку слежавшегося чая и окаменевший хлеб. В других ящиках находились папки, исписанные листки и чистая бумага.
Одна стена комнаты, от пола до потолка, была занята книжным стеллажом, сколоченным из сосновых досок. Кроме этого, книги лежали на полу, на тахте, на столе и в столе.
Под столом Ясь обнаружил телефонный аппарат, снял трубку и к своему удивлению услышал гудок. Это его так обрадовало, что он тотчас набрал номер и позвонил домой.
— Мама! — сказал он в трубку и, услышав всхлипывания, расстроился. — Ну что ты плачешь? Все хорошо у меня… Отец на работе? Ага, ладно. Позвони Завидовскому, я болен… Ничего особенного — туберкулез опять обострился… Кашляю… Нет, не кровью. (Ясь был обладателем устрашающего диагноза, разумеется, фальшивого, что существенно облегчало ему жизнь при немцах). — Я у одной девушки на квартире, неважно. Она меня горячим чаем отпаивает… Ну что ты меня как маленького! До свиданья, мама.
И положил трубку.
Еще раз огляделся. Чудеса. В квартире не жили года два, это точно. И как это она простояла открытой и никто сюда не входил, ничего не утащил? Удивительное дело.