Еще видели один остров, непрестанно извергающий дым и пламя, о котором одни говорили, будто это — пасть огромного подводного зверя, а другие — что это разверстые поры ада, ибо дым имеет серный запах. Рассказывали также, что время от времени подводный огонь многократно усиливается, и тогда в море происходит пожар, и сгорает великое множество рыб.
Спустя два дня после этого корабли бросили якорь в устье Тибра, чтобы рыцари могли сойти на берег и пополнить запасы мяса охотой на косуль и оленей. Этим и занялись многие знатные люди. Прочие выхаживали лошадей, сушили и чистили одежду, осматривали оружие и предавались азартным играм.
Рюдель встретился на берегу с Гуго Лузиньяном, который плыл на другом корабле, и поразился бледности и внезапной худобе этого обычно цветущего сеньора.
— Клянусь ногой Господа! — вскричал сеньор Гуго. — Никогда еще не приходилось мне так худо! За всю дорогу я едва мог проглотить кусочек хлеба, чтобы не выблевать его тотчас на палубу. И будь я проклят, если не задержусь здесь по крайней мере на три дня, чтобы получить наконец возможность вкусить человеческой трапезы. В противном случае мне грозит голодная смерть, что было бы великим позором для рыцаря.
И, свистнув сыновьям, точно породистым псам, Гуго Лузиньян скрылся в лесной чаще.
Джауфре Рюдель знал, что в незапамятные времена, спасаясь из горящей Трои, в эти края приплыл Эней на нескольких уцелевших кораблях. В Блае имелись резные шахматы с фигурками из истории Энея, и Нивард Басурман, осведомленный обо всем на свете, объяснял молодому князю (в очередной раз безбожно обыгрывая его): это — Анхиз, отец Энея, это — Венера, его мать, а это Юл, молодой сын Энея, родоначальник знаменитой фамилии Юлиев.
В Блае имелись резные шахматы с фигурками из истории Энея, и Нивард Басурман, осведомленный обо всем на свете, объяснял молодому князю (в очередной раз безбожно обыгрывая его): это — Анхиз, отец Энея, это — Венера, его мать, а это Юл, молодой сын Энея, родоначальник знаменитой фамилии Юлиев. Все это начиналось здесь, вот в этой дубраве, где еще и сейчас сохранилась мраморная дорога, гладкая, как мозаичный пол.
По этой дороге и пошел Рюдель, оставляя по левую руку таинственные темные развалины. Впереди вдруг показался фазан. Он шел, не торопясь, даже как будто лениво. Потом и вовсе остановился. Остановился и Рюдель.
Кто-нибудь говорил уже, что с Джауфре Рюделем был молодой слуга по имени Рено? Этому Рено стукнуло уже, думается, лет шестнадцать. Обученный Нивардом, он знал и умел всего понемногу и страшно чтил своего господина, отчего разговаривал с ним всегда только полушепотом.
Увидев, что Рюдель стоит неподвижно, Рено приблизился на несколько шагов и вытянул шею.
— Желаете пойти туда, мессир? — выдохнул он возле господского уха.
— Куда? — удивился Рюдель.
Вместо ответа Рено показал рукой, и Джауфре только теперь рассмотрел в густой зелени дорогу, также вымощенную мрамором, которая вела в глубь лесной чащи. По этой дороге ковыляли еще два фазана, совершенно белых, как лебеди; они явно не боялись людей и чувствовали себя как дома.
Джауфре Рюдель поглядел на своего слугу — тот даже приседал от страха и любопытства — и ступил на эту фазанью дорогу. Вскоре перед ними открылась старинная монашеская обитель, имевшая удивительный вид: она была разделена высокой каменной стеной на две части, причем одна половина, увитая диким виноградом и заботливо обсаженная кустами роз, казалась обжитой и приветливой, а вторая, наполовину рухнувшая и заросшая терновником и ежевикой, выглядела заброшенной и зловещей.
Вообще же это место внушало невольный трепет, но тем не менее Джауфре Рюдель поднял руку и решительно постучал в ворота. Ему никто не ответил. Рено жался за спиной своего господина и шептал: «Уйдем от греха, мессир! Пощадите себя, мессир! Дурное тут место, мессир!» Однако Рюдель постучал снова, а затем и в третий раз. Наконец загремел засов, ворота с ужасным скрежетом приотворились, и явился отшельник, одетый в звериную шкуру, стоявшую колом вокруг истощенного коричневого тела. Ноги отшельника разъедали язвы, и он непрестанно почесывал их одна об другую, а в серых волосах невозбранно бродили огромные вши.
— Бог да благословит вас, святой человек! — обратился к нему Джауфре Рюдель.
Отшельник несколько секунд молча разглядывал гостя, а затем широко разинул беззубый рот и закричал:
— Беги! Прочь! Спасай себя! Погуби себя!
Рено уже навострился последовать этому благому совету, однако Джауфре Рюдель остановил его.
— Подожди. Не для того мы пришли сюда вслед за фазаном, чтобы, не узнав ничего, сразу бежать прочь без оглядки. — И, вразумив таким образом боязливого слугу, так обратился к отшельнику: — Разъясните нам, святой отец, о чем вы только что говорили?
— Спасай себя! — повторил отшельник. — Спасай свое тело! Погуби себя! Погуби свою душу!
— Позволь нам войти, — тихо сказал Рюдель. — Я хочу преклонить колени перед алтарем этой обители.
— Ты предупрежден, безумец! — крикнул отшельник, воздевая к небу иссохшую руку. — Мой долг исполнен. Входи!
Он посторонился, и Джауфре Рюдель, а следом за ним и Рено, втиснулись в узкую щель ворот.
Входи!
Он посторонился, и Джауфре Рюдель, а следом за ним и Рено, втиснулись в узкую щель ворот.