Тем временем корабли покидают остальные пилигримы, среди которых множество славных рыцарей из Пуатье. По мосткам осторожно сводят ошалевших лошадей, раздувающих ноздри и дико косящих глазами. Кругом шумят, галдят, суют в нос какие-то булочки, настойчиво предлагая купить.
Море, обманчиво прирученное в гавани, сверкает и переливается и выглядит гладким, как атлас. В отдалении от гавани стоят на якоре корабли — ждут фрахта. Они стоят бок о бок, как лошади в конюшне, и Гуго Лузиньян уже щурит на них глаза, прикидывая, какой можно было бы нанять взамен разбитого.
Провизия здесь, к счастью, дешева. Остров Сицилия весьма велик и имеет семь дней пути в длину и пять — в ширину. Здесь находится, как сказали Рюделю, гора с вулканом, и она так высока, что вершина ее теряется за облаками. Зимой и летом, в любое время, эта вершина постоянно покрыта снегом, что можно счесть великим чудом и удивительнейшим зрелищем на свете, за исключением разве что вида погибающих донных чудищ. Однако Джауфре Рюдель отказался ехать смотреть на эту гору, за что Рено втайне вознес благодарственную молитву Деве Марии — Спасительнице.
Зеленые горы Сицилии сплошь покрыты садами, и здесь растут яблоки, каштаны, лесные орехи, груши, апельсины и прочие фрукты.
Все это запасали для следующего морского перехода, который предстояло совершить от Сицилии до Крита, и это путешествие, как говорили знающие люди, займет три дня, и все эти три дня никто из находящихся на корабле не будет видеть сушу.
Между сеньорами было решено продать груз с одного из дромонов и разместить людей Джауфре Рюделя там, а также подготовить стойла для лошадей. Пока все это исполнялось, сеньоры вкушали радость от пребывания на твердой почве. Правители Мессины предложили им разбить лагерь за стенами города, на склонах гор. Это было сделано ради сохранения общего спокойствия, ибо местные жители с недоверием относились к чужеземным войскам, пусть даже те и вооружались исключительно против врагов Господа, находящихся в Святой Земле.
Как бы то ни было, а время отдыха миновало быстро, и небольшой, но славно снаряженный флот пуатевинцев покинул гавань Мессины и устремился к Земле Господней — несчастной, истерзанной земле.
* * *
Только о любви, о ней лишь одной, можно сказать, и говорилось на большом празднестве в Блае перед отплытием Гуго Лузиньяна и сеньора Джауфре за море. Началось в Божьем храме, во время торжественной мессы, и за пиршественным столом поздно вечером еще не завершилось — всю ночь перед тем, как взойти пилигримам на корабли, шелестело по темным покоям: «любовь… любовь…»
Человек заключен в мир греха, как в темницу, откуда нет исхода. Иной раз мир сей соблазнительно хорош и полон плотских наслаждений, но он же чреват смертью и предательством. И только жалость и любовь освобождают от непосильной этой ноши, которая заставляет нас спотыкаться и погибать на каждом шагу, уводит прочь из мрачной юдоли в Заморскую землю — по зову Господа, на защиту Его святынь.
Для вящей убедительности не священник произносил все это, но как бы сам Иисус, искусно сделанный из дерева, раскрашенный и снабженный особым скрытым механизмом, позволяющим открывать и закрывать рот фигуры. Эта говорящая статуя, распятая и скорбная, была водружена на кафедру для наставления отплывающих паломников, и ее проповедь произвела на собравшихся огромное впечатление.
— Три вещи вам необходимы для спасения моих святынь, — говорил, мерно двигая нижней челюстью, деревянный Иисус. — Третья из них — сила, которой вы обладаете в избытке. Вторая — знание, и им наделены некоторые из нас. Наипервейшая же — милосердие, ибо только любовью совершается на земле добро.
Выступил тут один монах из ордена цистерцианцев и нарочно обратился к проповеднику с таким вопросом:
— Господи! Отчего же Ты не позаботишься о Своей земле Сам, без нашей помощи? Тебе ли полагаться на человеков, зная бесконечную слабость их!
Раскрашенное лицо поначалу оставалось неподвижным, а затем, к ужасу и восторгу собравшихся, глаза фигуры ожили и повернулись в глазницах, уставясь на вопрошающего. Деревянные губы произнесли:
— Глупец! Ведь и Я принес Себя в жертву не по необходимости, а по любви. Разве заслужил Я от людей такое страдание? Нет! Но Я безропотно принял его из жалости к вам. Говорю же вам теперь: тот, кто нынче не исполнится жалости к Моему Гробу, будет лишен своей доли в Царстве Небесном!
Тут, передаваемые из рук в руки, замелькали матерчатые кресты, и всякий стремился завладеть таким и приколоть себе на одежду, а затем, разгоряченные, с красными лицами и возбужденно блестящими глазами, люди повалили к выходу и разбрелись до завтрашнего утра, мечтая о Заморской земле, о встрече с Богом, о новой, безгреховной жизни и всяческих чудесах, которые предстоит увидеть и испытать на себе. А наиболее знатные из пилигримов были приглашены князем Блаи на пир, где их ожидало роскошное угощение и превосходнейшие музыканты и жонглеры, которым наказано было подбирать песни, соответствующие торжественному случаю.
И вот о чем там пелось:
о тяготах долгого пути, в конце концов приводящего пилигрима к свету;