Маркабрюн осторожно пошевелил головой, приподнялся на локтях, опять лег. В голове ужасно гудело. Маркабрюн бессильно послал проклятие этому ослу, брату Готье, который вел себя полным дураком, так что за него пришлось заступаться, а также пожелал адских мук подлому Констану, который, покуда Маркабрюн лицом к лицу бился с Матье и Ламбером, нанес ему предательский удар сзади.
Любовь священна и охраняема Господом, который всегда отыщет для нее защитника. И не сохранность головы этого самого защитника беспокоит в данный момент Господа, но счастье двух влюбленных…
Подумав так, Маркабрюн сразу же устыдился своих мыслей, ибо на дороге показалась крестьянская телега, груженая прелой травой и навозом. Тащила телегу подобающая кляча, а управляла ею чрезвычайно чумазая девочка, лохматая, как пастушеский шалаш.
— Эй, добрая девушка! — завопил окровавленный Маркабрюн, надрываясь из последних сил. — Добрая девушка!
Девчушка натянула поводья, и тощая лошадь охотно остановилась. Девчонка прищурилась на Маркабрюна, копошащегося в траве, подобно ящерице с перебитой спиной.
— Э! — присвистнула она. — Да вам, сударь, досталось!
— Сам знаю, — огрызнулся Маркабрюн. — Довези меня до Блаи, красавица, и ты получишь хорошенькое приданое от тамошнего сеньора.
— До куда? — протяжно переспросила девчонка. — До Блаи? А где такое место? Я еду отвезти навоз на наше поле.
Маркабрюн сказал:
— До Блаи далеко, но с Божьей помощью мы туда доберемся к завтрашнему утру. Клянусь, сеньор де Блая тебя вознаградит.
Девочка подумала немного, почмокала губами, а потом решительно затрясла головой:
— А что если вы врете? Сеньоры часто врут! Мужчины — те всегда врут, так говорит моя мать.
Клянусь, сеньор де Блая тебя вознаградит.
Девочка подумала немного, почмокала губами, а потом решительно затрясла головой:
— А что если вы врете? Сеньоры часто врут! Мужчины — те всегда врут, так говорит моя мать.
— Да я-то не мужчина, — сказал ей Маркабрюн с заговорщическим видом.
— Нашли дуру, — совсем обиделась девчонка.
— Правда, — заверил ее Маркабрюн. — Я монах.
Тогда она слезла с телеги и осторожно подобралась поближе. Обошла Маркабрюна кругом, стараясь не подходить к нему на расстояние вытянутой руки, чтобы он не смог сцапать ее за ногу. Увидела кровь. Села рядом на корточки, покачалась из стороны в сторону.
— Правда монах? — переспросила она задумчиво и сорвала травинку.
— Да.
— А почему ты так одет? Как не монах?
Травинка торчала у нее из уголка рта, рядом с болячкой.
— Ездил по делам монастыря в Лузиньян.
— А… — сказала она и замолчала.
Желая взбодрить свою собеседницу, Маркабрюн громко застонал. Девчонка и в самом деле ожила — шевельнулась и снова принялась спрашивать.
— А кто тебя избил?
— Злые люди.
— А что они хотели?
— Отнять у меня деньги.
В зеленых глазах девочки загорелся хищный огонек.
— А они отняли?
— Да.
Огонек погас. Девчонка встала и плюнула на Маркабрюна.
— Ну так и лежи тут, раз у тебя ничего нет.
— У меня-то нет, но сеньор Блаи — мой друг, у него есть, — поспешно сказал Маркабрюн.
— Врешь, — сказала девчонка.
— Правда!
— Почем мне знать, что правда? И вообще. Я должна отвезти навоз!
Маркабрюн изловчился, метнулся вперед и поймал ее за ногу, а левой рукой вытащил нож.
— Ай! — завизжала девчонка и закрыла глаза.
Напрасно Маркабрюн устрашающе вращал нож у нее под носом — она жмурилась изо всех сил, так что эта угроза пропала втуне. Тогда он пощекотал ей щеку холодным лезвием.
— Уй… — прошептала она, обмирая.
— Отвези меня в Блаю, — повторил Маркабрюн уже в который раз. — Я тебя не трону. Богом клянусь, в Блае ты получишь деньги.
Тогда она подняла веки. Алчные зеленые глаза глядели на Маркабрюна бесстрашно.
— Ладно! — проговорила девчонка, досадливо высвобождаясь и направляясь к телеге. — Забирайся, садись. Только учти: обманешь — сдохнешь! Мое слово лягушачье, верное.
* * *
Достигнув Блаи, Маркабрюн застал своего друга Джауфре Рюделя в сокрушительной меланхолии. По правде говоря, молодой князь Блаи казался обезумевшим. За то недолгое время, что они не виделись с Маркабрюном, Джауфре успел так исхудать, что длинный хрящеватый нос, унаследованный им от матери, казался случайным гостем на унылом и бледном лице.
Лекарь Нивард по прозванию Басурман, нисколько не состарившийся за те семнадцать лет, что истекли со дня первого его появления в Блае, хлопотал и причитал над молодым сеньором что было мочи, однако все пропадало втуне: от душевного недуга не в силах исцелить даже этот величайший врачеватель.
И потому Нивард пребывал в постоянном отчаянии.
То-то радости настало лекарю, когда к нему в руки попал Маркабрюн — тот, по крайней мере, духом был вполне здрав, а страдал только телесно.
Сгрузили Маркабрюна с телеги и охающего увели мыться и лечиться; чумазая же его спутница осталась безнадзорно гулять по замку. Если она и дивилась увиденному, то вслух этого никак не высказывала, но бойко обтрогала шершавыми ладошками и мебель, и нарядную посуду, выставленную для красы, и кое-какую одежду, вывешенную в покоях. Затем решила дождаться самого сеньора, который, как неоднократно ей сулили, должен прийти и наградить ее хорошеньким приданым. Вот и уселась она смирнехонько на одном большом сундуке, свесив босые пятки, и принялась от скуки чесать в голове.