— Все вы врете! Ну вот что вы врете? Была я вчера ночью на Иерусалимских аллеях, никаких крыс и в помине… А вот через мост Кербедзя — это точно — пробежали шестьдесят три бродячих собаки.
А потом появился какой-то мужчина с взволнованно рдеющими прыщами на плохо выбритом лице и стал говорить, захлебываясь и показывая мятый листок бумаги:
— Наши разбиты! Полностью! Видите? Здесь все сказано! Вся правда! Восточнее Варшавы сегодня потерпела поражение последняя польская армия! Все! Не верите? Вот тут написано. Немецкие авангарды продвинулись далеко за Вислу. Приблизительно 150 тысяч польских солдат и офицеров сложили оружие, а генерал Бортновский застрелился! Варшава в полной блокаде.
Ясь почувствовал, как немеют у него губы и кончики пальцев. Затем услышал собственный голос — громкий и даже как будто веселый:
— А дайте-ка посмотреть, что тут такого написано, пан!
— Пожалуйста-пожалуйста! — охотно сказал мужчина и протянул Ясю листок.
Ясь взял, взглянул, букв не разобрал — все плясало, кроме жирно выделенной цифры «150 000». Сжав листок в кулаке, Ясь с хрустом ударил в прыщавый подбородок.
Мужчина качнулся, в его глазах метнулось удивление. Ясь закричал нечеловеческим голосом и ударил его вторично, опрокидывая на мостовую, затем быстро дважды пнул под дых и прыгнул сверху.
Кругом кричали разнообразное:
— Так ему! Дай ему! А что он врет!
— Держи вора!
— Что — карманника поймали?
— Распустили! Безобразие!
— Дожили! Живого человека — по морде бьют!
— Оставь его! Оставь, сопляк! Оставь, застрелю!
— Разнимите их! Ой, мамочки… Разнимите их! Он убьет его! Ой, мамочки…
— Женщине плохо!
— До чего дожили! Среди бела дня!..
— Держи вора! Держи!
Ясь, держа одной рукой врага за горло, другой принялся забивать скомканный лист ему в рот, но только измазал кулак чужими слюнями. Бросив избитого мужчину с комком окровавленной и заплеванной бумаги, Ясь ушел. Очередь продолжала шуметь и волноваться у него за спиной.
Дома был отец. На кухне стояло ведро с водой. Мама посмотрела на Яся вопросительно.
Ясь бегло поздоровался с Валерием и сказал виновато:
— Я сегодня не смог… Я там одному морду набил… Мама, я завтра все достану! Умру, а достану! Муку, говорят, будут давать…
Валерий выслушал рассказ сына и сказал:
— Насчет Бортновского — правда. Немцы уже везде. С востока наступают русские, так что нам отходить некуда. Не сегодня — завтра сдадут и Варшаву…
Ясь слушал и все шире открывал глаза.
— Выходит, я зря этого типа измордовал?
— Вовсе нет, — сказал Валерий. — Еще чего! Очень правильный поступок.
Мама поставила на стол кашу без масла. Валерий вдруг усмехнулся и вытащил из кармана банку тушенки.
За ужином отец сказал, что Мокотов, Черняков, Охота, Воля, Жолибож сильно разрушены. Горящие дома теперь даже и не тушат — нет воды. Люди перебираются в подвалы, спасаясь от бомбежек, но есть опасность затопления, поскольку ни одна нормальная канализация таких условий не выдержит.
После ужина Ясь распахнул дверцы книжного шкафа, извлек с полок десяток любимых прежде книг и отнес их в кухню.
— Мама! — сказал он громко. — Если потребуется, мало ли что, на растопку — бери эти.
Мама с изумлением смотрела то на обложки, то на сына, охваченного непонятной яростью.
— А что случилось? — спросила она осторожно.
Ясь сел. Объяснил, глядя в пол:
— Здесь все вранье. Я думал, если война — значит, сабля, пороховой погреб, лазутчики… а не бытовые неудобства. — Он поднял глаза и прибавил, уже не скрываясь: — Отключили воду, прорвет канализацию… Мама! Когда эта ерунда закончится?
Мама вздохнула. Ясь встал и обнял ее.
— Просто хочется, чтобы поскорее…
Книги так и остались на кухне.
* * *
Двадцатого сентября отключили газ, и Ясь с отцом добыли из кладовки старый, в липкой пыли, примус. Вечером неожиданно явился Мариан. И не просто явился, а с дорогим гостинцем: куском говядины и мозговой костью.
Бог ты мой, как он вошел, как метнул кепку на крюк вешалки, как вальяжно молвил маме:
— Добрый вечер, пани Воеводская!
Как уверенно пожал руку Валерию! Ясь обзавидовался.
Бог ты мой, как он вошел, как метнул кепку на крюк вешалки, как вальяжно молвил маме:
— Добрый вечер, пани Воеводская!
Как уверенно пожал руку Валерию! Ясь обзавидовался. А когда молодой пан Баркевич королевским жестом выложил на стол говядину, повисла мертвая тишина.
Мариан спросил небрежно:
— Рассказать?
Да уж конечно, многочасовое нудное выстаивание в очередях, которому подвергался Ясь, выглядело жалким бытовым неудобством в сравнении с марековскими похождениями. Складывалось впечатление, будто два друга живут в совершенно разных городах и стоят в абсолютно разных очередях.
Мариан произвел сложную разведывательную операцию и не без помощи одной бывшей кассирши выяснил, что в лавке мясника Акулы (а еще спорят, встречаются ли на самом деле «говорящие фамилии») с утра будут продавать говядину. Какими-то своими неисповедимыми путями о том же проведало большое количество старух, и уже с вечера предыдущего дня они начали осаду мясной лавки. Мариан завоевал полное доверие старух и возглавил их. Был составлен список, помечены химическим карандашом номера на ладонях, организовано дежурство по графику и каждые два часа — поверка.