Мне казалось, что в
этом путешествии львиная доля всей работы падает на меня. Такое положение меня не устраивало.
Мне всегда кажется, что я работаю больше, чем следует. Это не значит, что я отлыниваю от работы, боже упаси! Я люблю работу. Она меня
зачаровывает. Я способен сидеть и смотреть на нее часами. Я люблю копить ее у себя: мысль о том, что с ней придется когда-нибудь разделаться,
надрывает мне душу. Перегрузить меня работой невозможно: набирать ее стало моей страстью. Мои кабинет так набит работой, что в нем не осталось
ни дюйма свободного места. Придется пристроить к дому новое крыло.
К тому же я обращаюсь со своей работой очень бережно. В самом деле: иная работа лежит у меня годами, а я даже пальцем до нее не дотронулся.
И я горжусь своей работой; то и дело перекладываю ее с места на место и стираю с нее пыль. Нет человека, у которого работа была бы в большей
сохранности, чем у меня.
Но хотя я и пылаю страстью к работе, справедливость мне еще дороже. Я не прошу больше, чем мне причитается.
А она валится на меня, хоть я и не прошу, — так, по крайней мере, мне кажется, — и это меня убивает.
Джордж говорит, что на моем месте он не стал бы из-за этого расстраиваться. Он полагает, что только чрезмерная щепетильность моей натуры
заставляет меня бояться получить лишнее, тогда как на самом деле я не получаю и половины того, что следует. Но, боюсь, он так говорит только,
чтобы меня утешить.
По моим наблюдениям, любой член любой лодочной команды обязательно страдает навязчивой идеей, что он трудится за всех.
Гаррис был убежден, что работает он один, а мы с Джорджем на нем выезжаем. Джордж, со своей стороны, считал смехотворной самую мысль о том,
будто Гаррис способен к какой-либо деятельности (если не считать еды и сна), и пребывал в несокрушимой уверенности, что всю стоящую упоминания
работу выполняет именно он, Джордж.
Он сказал, что ему еще никогда не приходилось путешествовать в обществе таких отъявленных бездельников, как я и Гаррис. Гарриса это
позабавило.
— Подумать только, старина Джордж рассуждает о работе! — рассмеялся он. — Да ведь полчаса работы доконают его! Видел ли ты Джорджа хоть раз
за работой? — обратился он ко мне.
Я подтвердил, что ни разу, — во всяком случае, с той минуты, как мы сели в лодку.
— Не понимаю, тебе-то откуда это известно? — накинулся Джордж на Гарриса. — Ведь ты почти все время спишь… Видел ли ты хоть раз Гарриса
вполне проснувшимся, — если не считать тех случаев, когда он ест? — спросил меня Джордж.
Любовь к истине заставила меня поддержать Джорджа. В лодке от Гарриса с самого начала было очень мало проку.
— Ну, уж если на то пошло, так я потрудился больше, чем старина Джей, — огрызнулся Гаррис.
— Потому что меньше невозможно, как ни старайся, — добавил Джордж.
— По-видимому, Джей считает себя пассажиром, — продолжал Гаррис.
Такова была их благодарность за то, что я тащил их и эту несчастную старую посудину от самого Кингстона, и за всем присматривал, и все
устраивал, и заботился о них, и расшибался для них в лепешку. Так устроен мир!
В конце концов нам удалось поладить на том, что Джордж и Гаррис будут грести до Рэдинга, а дальше я потяну лодку бечевой. Грести на тяжелой
лодке против быстрого течения кажется мне весьма сомнительным удовольствием.
Давно прошли те времена, когда я выискивал себе работу потяжелее:
теперь я считаю своим долгом дать дорогу молодежи.
Я заметил, что почти все умудренные опытом «старички» — гребцы моментально стушевываются, едва лишь возникает необходимость приналечь на
весла. Вы всегда узнаете такого «старичка» по тому, как он располагается на дне лодки, обложившись подушками, и ободряет гребцов рассказами о
потрясающих подвигах, которые он совершил прошлым летом.
— И это вы называете работать веслами? — тянет он в нос, блаженно выпуская колечки дыма и обращаясь к двум взмокшим новичкам, которые
добрых полтора часа усердно гребут против течения. — Вот прошлым летом мы с Джимом Бифлзом и Джеком гребли полдня без единой передышки и
поднялись от Марло до самого Горинга. Помнишь, Джек?
Джек, который устроил на носу постель из всех имевшихся в наличии пиджаков и пледов и вот уже два часа спит как убитый, открывает при этом
обращении один глаз я, тут же все припомнив, добавляет, что всю дорогу приходилось грести против сильного ветра и необычайно быстрого течения.
— По-моему, мы прошли тогда добрых тридцать четыре мили, — продолжает рассказчик, подкладывая себе под голову еще одну подушку.
— НУ, ну, Том, не преувеличивай, — укоризненно бормочет Джек. — От силы тридцать три.
После чего Джек и Том, истощив свою энергию в этой изнурительной беседе, снова погружаются в сон, а два простодушных молокососа, страшно
гордые тем, что им выпала честь везти таких замечательных чемпионов, как Джек и Том, еще усерднее наваливаются на весла.
Когда я был молод, я не раз слышал такие истории от старших; я разжевывал их, и проглатывал, и переваривал каждое слово, и еще просил
добавки. Однако новое поколение, по-видимому, утратило простодушную веру былых времен. Как-то прошлым летом мы, Джордж, Гаррис и я, взяли с