и вытащил из нее мачту, а Джордж держал банку, а Гаррис наставил на нее камень острым концом, а я взял мачту, поднял ее высоко над головой и
трахнул изо всех сил.
Тогда мы все взбесились. Мы перенесли банку на берег, и Гаррис отправился в поле и отыскал здоровенный острый камень, а я вернулся в лодку
и вытащил из нее мачту, а Джордж держал банку, а Гаррис наставил на нее камень острым концом, а я взял мачту, поднял ее высоко над головой и
трахнул изо всех сил.
Соломенная шляпа — вот что спасло Джорджу жизнь. Он хранит ее (вернее, то, что от нее осталось) до сих пор, и в зимние вечера, когда дымят
трубки и приятели рассказывают друг другу нескончаемые истории о пережитых опасностях, Джордж приносит ее, и пускает по рукам, и вновь и вновь
излагает эту волнующую повесть, всякий раз пополняя ее новыми подробностями. Гаррис отделался простой царапиной. После этого я схватил банку и
колотил по ней мачтой, пока не выбился из сил и не пришел в полное отчаяние, и тогда ею завладел Гаррис.
Мы расплющили эту банку в лепешку; потом мы сделали ее вновь квадратной, мы придавали ей самые удивительные геометрические формы, но
пробить отверстие мы не могли. Тогда за дело взялся Джордж, и под его ударами она приняла такие причудливые, такие уродливые, такие мистически-
жуткие очертания, что он испугался и бросил мачту. И мы, все трое, уселись на траве и уставились на банку.
Поперек ее верхнего донышка шла глубокая борозда, которая придавала ей сходство с ухмыляющейся рожей, и это привело нас в такую ярость, что
Гаррис вскочил, схватил эту банку и со всего размаху швырнул на самую середину реки; и когда она потонула, мы прохрипели ей вдогонку проклятия,
сели в лодку, оттолкнулись от этого берега и до самого Мэйденхеда нигде не останавливались.
Мэйденхед — малоприятное место. Это резиденция курортных франтов и их расфуфыренных спутниц. Это город роскошных отелей, посещаемых главным
образом хлыщами и девицами из кордебалета. Это дьявольская кухня, из которой расползаются во все стороны речные чудища — паровые катера. Именно
здесь, в Мэйденхеде, находятся «уютные гнездышки» герцогов из «Великосветской хроники», и сюда же обычно приезжают героини трехтомных романов,
чтобы пообедать и покутить с чужими мужьями.
Мы быстро миновали Мэйденхед, облегченно вздохнули и не спеша поплыли по широкому плесу между Боултерским и Кукэмским шлюзами. Кливденский
лес, который подступает к самой воде, еще не износил к этому времени изысканного весеннего наряда, и в его чудесной листве гармонично сливались
все оттенки нежнейшего зеленого цвета. Пожалуй, ничто на всей Темзе не может сравниться с безмятежной прелестью этого уголка, и мы медленно и
неохотно уводили свое суденышко из волшебного царства тишины и покоя.
Добравшись до заводи вблизи от Кукэма, мы устроили чаепитие; когда мы проходили шлюз, уже наступил вечер. Поднялся свежий ветер, — как ни
странно, попутный. Обычно ветер на реке упорно дует вам навстречу, в какую бы сторону вы ни плыли. Он дует вам навстречу поутру, когда вы
отчаливаете от берега, и вы целый день гребете, подбадривая себя предвкушением того, как приятно будет возвращаться под парусом. Но к вечеру его
направление меняется, и вам ничего не остается, как снова грести против ветра до самого дома.
Но если вы забыли взять с собой парус, тут уж ветер будет попутным в оба конца. Что поделаешь! Наш мир — это юдоль скорбей, и человек
создан, чтобы страдать, как солнце — чтобы светить.
Однако на этот раз, очевидно, произошло какое-то недоразумение, и ветер подул нам в спину, вместо того чтобы дуть в лицо.
Мы не растерялись
и подняли парус раньше, чем стихии заметили свою ошибку; затем мы развалились в мечтательных позах, парус затрепетал, надулся, мачта заскрипела,
и мы поплыли.
На руле сидел я.
По-моему, ничто на свете не дает такого волнующего ощущения, как плавание под парусом. Только на парусной лодке — да еще, пожалуй, во сне —
человеку дано испытать чувство полета. Кажется, что крылья ветра стремительно несут вас неведомо куда. Вы больше не жалкая, неповоротливая,
бессильная тварь, с трудом ползающая по земле, нет, вы дитя Природы! Ваше сердце бьется в унисон с ее сердцем, Она обвивает вас руками и
прижимает к своей груди, Вы духовно сливаетесь с нею. Ваше тело становится легким, как пух. Вы слышите пение неведомых голосов. Земля кажется
вам далекой и маленькой, а облака, реющие над вашей головой, близки вам, как братья, и вы простираете к ним руки.
Мы были совсем одни на Темзе. Только где-то вдали чуть виднелась стоящая на якоре посредине реки плоскодонка, в которой сидели три
рыболова; наша лодка скользила по воде, и лесистые берега проплывали мимо нас, и мы хранили молчание. Я по-прежнему сидел у руля. Подойдя ближе,
мы увидели, что рыболовы были пожилые и важные. Они сидели в плоскодонке на стульях и не отрываясь следили за своими удочками. А багряный закат
заливал реку таинственным светом, и золотил верхушки деревьев, и превращал громоздящиеся облака в огромный сверкающий венец. Это был час,
исполненный глубокого очарования, страстной надежды и томления. Наш маленький парус отчетливо вырисовывался на фоне огненного неба, сумерки