пробудили в нем чувство долга, и он, держась за канаты и прочее, спустился по трапу. Внизу его встретило аппетитное благоухание лука и горячей
ветчины, смешанное с ароматом овощей и жареной рыбы. Тут к нему подскочил стюард и спросил со сладкой улыбкой:
— Что вы пожелаете выбрать к обеду, сэр?
— Лучше помогите мне выбраться отсюда, — чуть слышно прошептал он.
Его поспешно вытащили на палубу, прислонили к подветренному борту и оставили в одиночестве.
В продолжение следующих четырех дней он жил простой и безгрешной жизнью, питаясь сухариками и содовой водой; но к субботе он воспрянул
духом и отважился на чашку слабого чая с ломтиком поджаренного хлеба. А в понедельник он уже уписывал за обе щеки куриный бульон. Он сошел на
берег во вторник и с грустью смотрел, как пароход отваливает от пристани.
— Вот он и уходит! — промолвил мои приятель. — Вот он и уходит, а с ним и сорокашиллинговый запас провизии, который принадлежит мне по
праву, но который мне не достался.
Он говорил, что, если бы ему добавили еще только один день, он сумел бы наверстать упущенное.
***
Итак, я решительно воспротивился прогулке по морю. Дело не в том, объяснил я, что мне страшно за себя. У меня никогда не было морской
болезни. Но я боялся за Джорджа. Джордж сказал, что он в себе уверен и ничего бы не имел против прогулки по морю.
Но он не советует Гаррису и
мне даже думать об этом, так как не сомневается, что мы оба заболеем. Гаррис сказал, что лично для него всегда было загадкой, как это люди
ухитряются страдать морской болезнью; что все это сплошное притворство; что он часто хотел тоже заболеть, но ему так и не удалось.
Потом он стал рассказывать нам историю о том, как он пересекал Ла-Манш в такой шторм, что пассажиров пришлось привязывать к койкам, и
только два человека на борту-он сам и капитан корабля-устояли против морской болезни. Иногда теми, кто устоял против морской болезни,
оказывались он сам и второй помощник, но неизменно это был он сам, и кто-то другой. Если же это были не он сам плюс кто-то другой, то это был он
один.
Странная вещь: людей, подверженных морской болезни, вообще не бывает… на суше. В море вы встречаете этих несчастных на каждом шагу, на
пароходе их хоть отбавляй. Но на твердой земле мне еще ни разу не попадался человек, который знал бы, что значит болеть морской болезнью. Просто
диву даешься: куда исчезают, сойдя на берег, те тысячи и тысячи страдальцев, которыми кишмя кишит любое судно.
Я мог бы легко объяснить эту загадку, если бы люди в большинстве своем были похожи на одного молодчика, которого я видел на пароходе,
шедшем в Ярмут. Помню, мы только-только отвалили от Саутэндской пристани, как я заметил, что он с опасностью для жизни перегнулся через борт. Я
поспешил ему на помощь.
— Эй! Поосторожней! — сказал я, тряся его за плечо. — Этак вы можете оказаться за бортом.
— О господи! Там хуже не будет!
Вот все, что мне удалось из него выжать. С тем мне и пришлось его оставить.
Три недели спустя я встретился с ним в Бате в ресторане гостиницы, где он рассказывал о своих путешествиях и с жаром распространялся о
своей любви к морю.
— Как я переношу качку? — воскликнул он в ответ на вопрос робкого молодого человека, смотревшего на него с восхищением. — Признаться,
однажды меня слегка мутило. Это было у мыса Горн. Наутро судно потерпело крушение.
Я сказал:
— Простите, это не вас тошнило на Саутэндском рейде? Вы еще тогда мечтали очутиться за бортом.
— На Саутэндском рейде? — переспросил он с озадаченным видом.
— Да, да; на пути в Ярмут в пятницу, три недели тому назад.
— Ах, тогда! — ответил он, просияв. — Да, вспомнил. У меня была отчаянная мигрень. И все из-за пикулей. Вот мерзкие были пикули! Не
понимаю, как такую гадость могли подавать на приличном пароходе. А вы их не пробовали?
Что касается меня, то я нашел превосходное средство против морской болезни: нужно просто сохранять равновесие. Вы становитесь в центре
палубы и, в соответствии с корабельной качкой, балансируете так, чтобы ваше тело все время находилось в вертикальном положении. Когда нос
корабля задирается вверх, вы наклоняетесь вперед, почти касаясь лбом палубы; а когда поднимается корма, вы откидываетесь назад. Это отлично
помогает час-другой. Но попробуйте таким образом сохранять равновесие целую неделю!
Джордж сказал:
— Давайте махнем на лодке вверх по реке.
Он сказал, что нам будут обеспечены свежий воздух, физический труд и душевный покой; непрерывная смена пейзажа займет наш ум (включая и то,
что известно под этим именем у Гарриса); а здоровая усталость будет содействовать возбуждению аппетита и улучшит сон.
Гаррис сказал, что Джорджу едва ли следует предпринимать что-либо для улучшения сна — это опасно. Он сказал, что, поскольку в сутках всего
двадцать четыре часа как зимой, так и летом, он не представляет себе, каким образом Джордж собирается спать больше, чем в настоящее время; он
высказал мнение, что, если Джордж решил спать больше, он мог бы с тем же успехом почить навеки, чтобы не тратиться по крайней мере на стол и
квартиру.
Гаррис добавил, что тем не менее предложение относительно реки «попадает в точку». Я не совсем понимаю, почему «в точку» (разве только речь