явился флегматичный джентльмен средних лет, который с важным видом уселся у окна.
Сперва все молчали. Потом Джордж повернулся к вновь прибывшему и сказал:
— Прошу прощения, сэр, и надеюсь, что вы извините нашу смелость, но мой друг и я совсем чужие в этих местах и были бы весьма признательны,
если бы вы рассказали нам, как вам удалось поймать эту форель.
— А кто вам сказал, что эту форель поймал я? — удивился посетитель.
Мы ответили, что никто не говорил, но мы инстинктивно почувствовали, что это дело его рук.
— Вот уж это действительно поразительный случай, — рассмеялся флегматичный джентльмен, — совершенно поразительный, так как вы попали в
самую точку! Действительно, ее поймал я. Подумать только! Как вы угадали? Нет, это совершенно поразительно!
Он совсем разошелся и рассказал нам, как потратил полчаса, чтобы вытащить эту форель, и как у него сломалось удилище.
Он сообщил нам, что,
придя домой, тщательно взвесил ее, и она потянула тридцать четыре фунта.
Потом и он, в свою очередь, ушел, а к нам заглянул хозяин гостиницы. Мы передали ему все варианты рассказа о поимке форели. Он был в полном
восторге, и мы хохотали до упаду.
— Выходит, Джим Бейтс, и Джо Магглз, и мистер Джонс, и старина Билли Мондерс уверяли рас, что это они поймали форель? Ха-ха-ха!.. Вот
здорово!.. — потешался наш добрейший хозяин. — Да доведись любому из них поймать такую рыбину, разве он отдал бы ее мне, чтобы украсить мою
гостиную? Как бы не так! Ха-ха-ха!!
И тут он рассказал нам подлинную историю этой форели. Оказывается, поймал ее он сам, много лет тому назад, когда был совсем еще молодым
пареньком. Для этого не потребовалось никакого искусства, — ему просто повезло, как везет иной раз мальчугану, который, соблазнившись солнечным
днем, убегает из школы, чтобы посидеть на берегу с удочкой, сделанной из обрывка бечевки, привязанного к концу длинного прута.
Он рассказал нам, как притащил эту форель домой, и как она спасла его от заслуженной порки, и как сам учитель признал, что она стоит всех
четырех действий арифметики с тройным правилом в придачу.
Тут его зачем-то вызвали из комнаты, а мы с Джорджем уставились на необыкновенную рыбу.
Это была воистину поразительная форель. Чем больше мы на нее смотрели, тем больше восхищались.
Джордж был так пленен ею, что взобрался на спинку стула, чтобы получше рассмотреть это чудо.
И вдруг стул пошатнулся; Джордж, чтобы удержаться, судорожно уцепился за шкафчик с форелью, шкафчик с грохотом полетел на пол, а за ним
последовал и Джордж вместе со стулом.
— Рыба цела? — в ужасе вскричал я, бросаясь к нему.
— Надеюсь, что да, — ответил Джордж, осторожно поднимаясь на ноги и осматриваясь.
Но он ошибся. Форель лежала на полу, разбитая на тысячу кусков, — я сказал тысячу, но, возможно, их было только девятьсот. Я не считал.
Нам показалось весьма странным и непонятным, как чучело форели могло разлететься на такие мелкие куски.
Это и впрямь было бы весьма странно и непонятно, будь перед нами действительно чучело. Но чучела не было.
Форель была гипсовая.
ГЛАВА ХVIII
Шлюзы. — Мы с Джорджем фотографируемся. — Уолли. нгфорд. — Дорчестер. — Абингдон. — Отец семейства. — Подходящее местечко, чтобы утопиться. —
Трудный участок реки. — Деморализующее влияние речного воздуха.
Рано поутру мы покинули Стритли, прошли на веслах до Калэма, ввели лодку в заводь и, натянув над собой брезент, легли спать.
Река между Стритли и Уоллингфордом не представляет особого интереса. За Кливом тянется длинный, в шесть с половиной миль, плес без единого
шлюза. На верхней Темзе, считая от Теддингтона, это, по-моему, самый длинный непрерывный плес, и на нем Оксфордский гребной клуб устраивает
традиционные состязания восьмерок.
Однако это отсутствие шлюзов, столь удобное для заправских гребцов, весьма огорчает всех, кто путешествует для развлечения.
Я, например, очень люблю шлюзы. Они приятно разнообразят монотонное плавание. Мне нравится сидеть в лодке и медленно подниматься из
прохладных глубин к новым горизонтам и новым пейзажам; или погружаться в бездну и потом следить, как расширяется узкая полоска дневного света
между створками мрачных, скрипучих ворот; и вот вашему взору уже открывается гладь ласково улыбающейся реки, и вы выводите свою лодочку из
недолгого плена на приветливый простор Темзы.
Мне нравится сидеть в лодке и медленно подниматься из
прохладных глубин к новым горизонтам и новым пейзажам; или погружаться в бездну и потом следить, как расширяется узкая полоска дневного света
между створками мрачных, скрипучих ворот; и вот вашему взору уже открывается гладь ласково улыбающейся реки, и вы выводите свою лодочку из
недолгого плена на приветливый простор Темзы.
Как они живописны, эти шлюзы! Как приятно /Вернее, было приятно. Управление речной охраны стало теперь настоящим агентством по найму
идиотов. Большинство новых шлюзовых смотрителей, особенно на оживленных участках реки, — сварливые, раздражительные старикашки, совершенно
неподходящие для этой должности. (Прим. автора.)/ перекинуться словечком с пожилым толстяком — смотрителем шлюза, с его веселой женой и