знаем все, что она могла бы нам сказать, и мы прижимаемся горящей щекой к ее груди, и горе наше проходит.
Порою горе наше поистине глубоко и мучительно, и мы безмолвно стоим перед лицом Ночи, ибо у нашего горя нет слов, а есть только стон. И
Ночь полна сострадания к нам. Она не может облегчить нашей боли, но она берет вашу руку в свою, и маленький мир уходит куда-то далеко-далеко и
становится совсем крошечным, а мы на темных крыльях Ночи переносимся пред лицо еще более могущественного существа, чем она сама, и вся жизнь
человеческая, освещенная сиянием этого существа, лежит перед нами, как открытая книга, и мы понимаем, что горе и страдание — лишь ангелы божьи.
Только те, кому было суждено носить в этой жизни мученический венец, могут узреть это неземное сияние; но увидевши его, — возвратясь на
землю, не смеют говорить о нем и не могут поведать тайну, которую узнали.
Случилось давным-давно, что несколько прекрасных рыцарей ехали по незнакомой стране, и путь их лежал через дремучий лес, густо заросший
колючим кустарником, и стоило кому-нибудь заблудиться в этом лесу, как шипы раздирали ему тело в клочья. А листья деревьев, росших в этом лесу,
были такие темные и плотные, что ни один солнечный луч не проникал сквозь ветви, чтобы смягчить мрак и уныние.
И когда они ехали через этот дремучий лес, один из рыцарей отдалился от своих товарищей и уже не вернулся к ним больше; и они, горько
сокрушаясь, поехали далее, оплакивая его, как погибшего.
И вот наконец рыцари достигли прекрасного замка, который был целью их странствия; и пробыли они в этом замке много дней и весело там
пировали. И как-то вечером, когда сидели они в пиршественном зале перед пылавшими в очаге бревнами и осушали заздравные кубки, растворились
двери и вошел рыцарь, потерявшийся в лесу, и поклонился им.
Его платье было в лохмотьях, как у нищего, и на теле было много глубоких ран, но лицо его сияло светом великой радости.
И они стали его расспрашивать о том, что с ним случилось. И он рассказал им, как заблудился в дремучем лесу и блуждал много дней и ночей,
пока, израненный шипами и истекающий кровью, не упал, готовясь умереть.
И когда он был уже на пороге смерти, — в глухом мраке подошла к нему величавая дева и взяла его за руку и повела его неведомыми тропами, и
вот над мраком чащи засиял лучезарный свет, пред которым дневной свет был как лампада перед солнцем. И в этом дивном сиянии явилось измученному
рыцарю, словно во сне, некое видение; и столь ослепительно прекрасным было это видение, что рыцарь, забыв о своих тяжких ранах, стоял словно
зачарованный, и радость его была глубокой, как море, глубины которого не измерил еще никто.
И видение исчезло; и рыцарь преклонил колени и возблагодарил святую, бывшую его путеводительницей в этом мрачном лесу и давшую ему узреть
сокрытое в чаще видение.
И дремучий лес этот зовется Скорбью. Но о видении, которое явилось там прекрасному рыцарю, мы не смеем рассказывать, не можем поведать.
ГЛАВА XI
Как Джордж раз в жизни встал слишком рано. — Джордж, Гаррис и Монморанси не выносят вида холодной воды. — Джей проявляет героизм и
решительность. — Нравоучительная повесть о Джордже и его рубашке. — Гаррис в роли повара. — Страничка истории (учебное пособие для школьников).
На следующее утро я проснулся в шесть часов и обнаружил, что Джордж тоже не спит. Мы поворочались с боку на бок и попытались снова уснуть,
однако из этого ничего не вышло. Если бы по каким-нибудь особым причинам нам было необходимо немедленно встать и одеться, мы, конечно, уснули бы
мертвым сном, едва взглянув на часы, и проспали бы до десяти. Но поскольку нам еще добрых два часа было абсолютно нечего делать и такое раннее
пробуждение не имело ни малейшего смысла, то мы оба, вопреки рассудку, но в полном соответствии с общей извращенностью человеческой натуры,
почувствовали, что умрем на месте, если пролежим еще хоть пять минут.
Джордж рассказал, что нечто подобное, только еще хуже, случилось с ним полтора года назад, когда он жил на квартире у некой миссис
Гиппингс.
Однажды вечером его часы испортились и остановились на четверти девятого. Он не заметил этого, потому что, ложась спать, забыл их
завести (случай в его жизни весьма редкий), и повесил у изголовья кровати, даже не взглянув на циферблат.
Все это происходило зимой, дни стояли очень короткие, и к тому же всю неделю над городом висел непроницаемый туман: поэтому, когда Джордж
проснулся утром, темнота кругом еще не служила указанием на время. Он приподнялся и снял с гвоздя часы. Они показывали четверть девятого.
— Святители небесные, выручайте! — воскликнул Джордж. — К девяти я должен быть в Сити. Почему меня никто не разбудил? Что за безобразие!
И тут он швыряет часы, и вскакивает с постели, и принимает холодную ванну, и моется, и одевается, и бреется без горячей воды, так как греть
ее некогда и затем вновь кидается к часам.
То ли от сотрясения, полученного ими, когда они шлепнулись на кровать, то ли по какой-нибудь другой причине, неясной самому Джорджу, только
часы, застывшие на четверти девятого, пошли и теперь показывали уже без двадцати девять.
Джордж схватил их и сбежал по лестнице. Внизу, в гостиной, было темно и тихо: ни огня в камине, ни завтрака на столе. Это было невиданное