островков. Когда мы там устроились, было совсем рано, и Джордж сказал, что так как до вечера еще далеко, нам представляется превосходный случай
приготовить неслыханно роскошный ужин. Он сказал, что продемонстрирует нам высший класс речной кулинарии, и предложил состряпать из овощей,
остатков холодной говядины и всяких завалящих кусочков-баранье рагу по-ирландски.
Он сказал, что продемонстрирует нам высший класс речной кулинарии, и предложил состряпать из овощей,
остатков холодной говядины и всяких завалящих кусочков-баранье рагу по-ирландски.
Мысль показалась нам гениальной. Джордж набрал хворосту и развел костер, а мы с Гаррисом принялись чистить картошку. Мне никогда и в голову
не приходило, что чистка картошки — такое сложное предприятие. Это была грандиознейшая в своем роде задача, какая когда-либо выпадала на мою
долю. Мы взялись за дело весело, можно даже сказать — с энтузиазмом, но бодрость духа совершенно покинула нас к тому времени, когда мы покончили
с первой картофелиной. Чем больше мы чистили, тем больше шелухи на ней оставалось, когда же мы, наконец, счистили всю шелуху и вырезали все
глазки, не осталось ничего от картофелины, — во всяком случае, ничего, заслуживающего упоминания. Джордж подошел и взглянул на нее: она была
величиной с орешек. Джордж сказал:
— Нет, так ничего не выйдет! Вы только портите картошку. Картошку нужно скоблить.
Мы начали скоблить, но оказалось, что скоблить еще труднее, чем чистить. У них такие фантастические формы, у этих картофелин, — оплошные
бугры, впадины и бородавки. Мы усердно трудились двадцать пять минут и отскоблили четыре штуки. Тут мы забастовали. Мы сказали, что остаток
вечера у нас уйдет на то, чтобы отскоблить самих себя.
Я никак не думал, что скоблить картошку и валяться в грязи — это одно и то же. Трудно было поверить, что шелуха, покрывшая Гарриса и меня с
ног до головы, происходит всего-навсего от четырех картофелин! Вот чего можно добиться с помощью экономии и усердия.
Джордж сказал, что класть в баранье рагу всего четыре картофелины просто нелепо, поэтому мы вымыли еще с полдесятка и сунули их в кастрюлю
нечищенными. Мы добавили кочан капусты и фунтов десять гороха. Джордж все это перемешал и сказал, что остается еще пропасть места, и тогда мы
обыскали обе корзины и высыпали в рагу все остатки, объедки и огрызки. У нас была еще половина мясного пудинга и кусок бекона; мы сунули их туда
же. Потом Джордж нашел полбанки консервированной лососины и также бросил ее в кастрюлю.
Он сказал, что в этом и заключается преимущество ирландского рагу: можно избавиться от целой кучи ненужных вещей. Я выудил из корзины два
треснувших яйца, и они тоже пошли в дело. Джордж сказал, что от яиц соус станет еще гуще.
Я уже позабыл остальные ингредиенты нашей стряпни; знаю только, что ничто не было упущено. Помню еще, как в конце этой процедуры
Монморанси, который проявлял ко всему происходящему величайший интерес, куда-то удалился с серьезным и задумчивым видом, а через несколько минут
притащил в зубах дохлую водяную крысу. По-видимому, он хотел внести и свою лепту в наше пиршество, но что это было — насмешка или искреннее
желание помочь, — сказать не могу.
Разгорелся опор о том, класть крысу в рагу или не класть. Гаррис оказал, что, по его мнению, следует положить, так как среди всего прочего
сойдет и крыса. Однако Джордж указывал на отсутствие прецедента. Он говорил, что никогда не слышал, чтобы в рагу по-ирландски клали водяных
крыс, и что он, как человек осторожный, не склонен к подобного рода экспериментам.
Гаррис сказал:
— Если ты не будешь пробовать ничего нового, то как ты узнаешь, что хорошо и что плохо? Вот такие субъекты, как ты, и тормозят мировой
прогресс. Вспомни-ка о человеке, который впервые попробовал немецкую сосиску!
Наше рагу по-ирландски удалось на славу! Никогда в жизни еда не доставляла мне такого наслаждения.
В этом рагу было что-то необычайно
свежее и даже пикантное. Старые, избитые кушанья всем нам уже приелись, а тут было блюдо с таким букетом и вкусом, каких больше нигде не
встретишь!
К тому же оно было питательно. Как выразился Джордж, тут было что пожевать! Правда, горох и картошка могли бы быть и помягче, но зубы у нас
у всех хорошие, так что это было несущественно. Что же касается соуса, то он сам по себе был целой поэмой — быть может, для слабых желудков
несколько тяжеловатой, но зато содержательной.
В заключение мы пили чай с вишневым пирогом. Тем временем Монморанси открыл военные действия против чайника и был разбит наголову.
В течение всего путешествия он проявлял к чайнику живейший интерес. Он часто сидел и с великим удивлением наблюдал, как тот кипит, а
временами рычал, стараясь его раздразнить. Когда же чайник начинал шипеть и плеваться, Монморанси усматривал в этом вызов и готовился броситься
на врага, но всякий раз кто-нибудь вмешивался и уносил добычу раньше, чем он успевал до нее добраться.
Сегодня он решил нас опередить. Едва чайник начал шипеть, как Монморанси зарычал, вскочил и направился к нему с угрожающим видом. Чайник
был совсем маленький, но полный отваги, и в ответ плюнул на него.
— Ах, так! — прорычал Монморанси, оскалив зубы. — Я тебе покажу, как оскорблять почтенного трудолюбивого пса! Ты просто жалкий,