безобразие со стороны миссис Г., и Джордж твердо решил, что вечером, по возвращений домой, выскажет ей свое мнение на этот счет. Пока же он
напялил пальто, нахлобучил шляпу, сунул под мышку зонтик и бросился к выходу. Дверь была еще на крюке. Джордж предал анафеме всех ленивых старух
вообще и миссис Г. в частности и, удивляясь, что в такой поздний, неподобающий для порядочных англичан час все в доме спят, откинул крюк, отпер
дверь и выскочил на улицу.
Он резво пробежал с четверть мили, и лишь к концу этой дистанции ему показалось странным и непонятным, что на улицах так мало народу, а
лавки заперты. Конечно, утро было очень мрачное и туманное, но это еще не основание, чтобы замерла вся деловая жизнь. Ему-то ведь приходится
идти на работу, — почему же другие валяются в постели из-за таких пустяков, как туман и темень?
Наконец он добрался до Холборна. Ни единого омнибуса, ни одного открытого ставня! И ни души вокруг, если не считать трех человек:
полисмена, зеленщика с тележкой и возницы обшарпанного кеба. Джордж вытащил часы и воззрился на них: без пяти девять! Он остановился и сосчитал
свой пульс. Он нагнулся и ущипнул себя за ногу. Потом, с часами в руке, подошел к полисмену и спросил, который час.
— Который час? — переспросил тот, окидывая Джорджа откровенно подозрительным взглядом. — А вот послушайте и сосчитайте, сколько пробьет.
Джордж прислушался, и башенные часы по соседству не заставили себя ждать.
— Как, всего три? — возмутился Джордж, когда удары затихли.
— Ну и что ж? А вам сколько нужно? — ответил констебль.
— Девять, разумеется, — заявил Джордж, предъявляя часы.
— А вы помните, на какой улице живете? — строго вопросил блюститель общественного порядка.
Джордж подумал и сообщил свой адрес.
— Ах, вот оно что, — сказал полисмен. — Ну так послушайтесь моего совета: спрячьте подальше ваши часы да идите себе подобру-поздорову
домой. А дурака валять тут нечего.
И Джордж в полном недоумении поплелся домой. Вернувшись к себе, он решил было раздеться и опять лечь в постель, но, вспомнив, что придется
снова одеваться, и снова бриться, и снова принимать ванну, предпочел устроиться в кресле и там поспать.
Вернувшись к себе, он решил было раздеться и опять лечь в постель, но, вспомнив, что придется
снова одеваться, и снова бриться, и снова принимать ванну, предпочел устроиться в кресле и там поспать.
Но уснуть он не мог: никогда в жизни он не чувствовал себя таким бодрым. Он зажег лампу, достал шахматную доску и стал играть с самим собой
в шахматы, но даже это занятие не воодушевило его; время тянулось слишком медленно. Тогда он бросил шахматы и попытался читать. Убедившись, что
читать ему совершенно не хочется, он снова надел пальто и вышел прогуляться.
Улицы были так пустынны и мрачны, а все встречные полисмены осматривали его с таким нескрываемым подозрением и так далеко провожали лучами
своих фонариков, что ему стало казаться, будто он вправду что-то натворил, и он начал прятаться в переулках и укрываться в темных подворотнях,
как только издали доносилось мерное «топ-топ» служителей закона.
Разумеется, подобный образ действия не вызвал у полисменов прилива доверия: они извлекли Джорджа из очередной подворотни и спросили, что он
там делает. Когда же он ответил «ничего» и добавил, что просто вышел подышать воздухом (это было в четыре часа утра), ему почему-то не поверили
и двое полицейских в штатском проводили его до самого дома, чтобы выяснить, действительно ли он живет там, где говорит, что живет. Они
посмотрели, как он открывает дверь своим ключом, подождали, пока он войдет, потом расположились на противоположной стороне улицы и стали
наблюдать за домом.
Придя домой, Джордж решил разжечь камня и, чтобы убить время, собственноручно приготовить себе завтрак, но за что он ни брался — за ведерко
из-под угля или за чайную ложку, — он все опрокидывал и все ронял. Поднялся такой грохот, что он чуть не умер со страху, представляя себе, как
миссис Г. вскакивает с постели, вообразив, что к ней забрались воры, и как она открывает окно и визжит: «Полиция!» — и как вышеупомянутые сыщики
врываются в дом, надевают на него наручники и волокут в полицейский участок.
К этому времени нервы у Джорджа были так взвинчены, что ему уже мерещилось и судебное заседание, и безуспешные попытки растолковать
присяжным обстоятельства дела, и всеобщее недоверие, и приговор, осуждающий его на двадцать лет каторжных работ, и смерть его убитой горем
матери. Тут он отказался от намерения приготовить себе завтрак, закутался в пальто и просидел в кресле до тех пор, пока в половине восьмого не
появилась миссис Г.
Джордж сказал, что с тех пор никогда не просыпался раньше времени; эта история послужила ему хорошим уроком.
Пока Джордж рассказывал мне свою правдивую повесть, мы оба сидели, завернувшись в пледы. Как только он кончил, я принялся за дело:
вооружился веслом и начал будить Гарриса. Я ткнул его всего три раза, но этого оказалось достаточно: он повернулся на другой бок и пробормотал,
что сию минуту спустится в столовую, только пусть принесут его штиблеты. Пришлось с помощью багра напомнить ему, где он находится, и тогда он