дверь одновременно и стукнулись лбами.
Я улыбнулся черному джентльмену и сказал, что, видно, купе досталось нам двоим, и он в ответ любезно улыбнулся и сказал, что некоторые люди
делают из мухи слона. Но когда поезд тронулся, он тоже впал в какое-то странное уныние, а потому, когда мы доехали до Кру, я предложил ему выйти
и промочить горло. Он согласился, и мы протолкались в буфет, где нам пришлось вопить и топать ногами и призывно размахивать зонтиками примерно с
четверть часа; потом к нам подошла молодая особа и спросила, не нужно ли нам чего.
— Что вы будете пить? — спросил я, обращаясь к своему новому другу.
— Прошу вас, мисс, на полкроны чистого бренди, — сказал он.
Он выпил бренди и тотчас же удрал и перебрался в другое купе, что было уже просто бесчестно.
Начиная от Кру, купе было предоставлено полностью в мое распоряжение, хотя поезд был битком набит. На всех станциях публика, видя безлюдное
купе, устремлялась к нему. «Мария, сюда! Скорей! Здесь совсем пусто!» — «Давай сюда. Том!» — кричали они. И они бежали по платформе, таща
тяжелые чемоданы, и толкались, чтобы скорее занять место. И кто-нибудь первым открывал дверь, и поднимался по ступенькам и отшатывался, и падал
в объятая следующего за ним пассажира; и они входили один за другим, и принюхивались, и вылетали пулей, и втискивались в другие купе или
доплачивали, чтобы ехать первым классом.
И кто-нибудь первым открывал дверь, и поднимался по ступенькам и отшатывался, и падал
в объятая следующего за ним пассажира; и они входили один за другим, и принюхивались, и вылетали пулей, и втискивались в другие купе или
доплачивали, чтобы ехать первым классом.
С Юстонского вокзала я отвез сыр в дом моего друга. Когда его жена переступила порог гостиной, она остановилась, нюхая воздух. Потом она
спросила:
— Что это? Не скрывайте от меня ничего.
Я сказал:
— Это сыр. Том купил его в Ливерпуле и просил отвезти вам.
И я добавил, что она, надеюсь, понимает, что я тут ни при чем. И она сказала, что она в этом не сомневается, но когда Том вернется, у нее
еще будет с ним разговор.
Мой приятель задержался в Ливерпуле несколько дольше, чем ожидал; и через три дня, когда его все еще не было, меня посетила его жена.
Она сказала:
— Что вам говорил Том насчет этого сыра?
Я ответил, что он велел держать его в прохладном месте и просил, чтобы никто к нему не притрагивался.
Она сказала:
— Никто и не думает притрагиваться. Том его нюхал?
Я ответил, что, по-видимому, да, и прибавил, что ему этот сыр как будто пришелся очень по душе.
— А как вы считаете, — осведомилась она, — Том будет очень расстроен, если я дам дворнику соверен, чтобы он забрал этот сыр и зарыл его?
Я ответил, что после такого прискорбного события вряд ли на лице Тома когда-нибудь вновь засияет улыбка.
Вдруг ее осенила мысль. Она сказала:
— Может быть, вы возьметесь сохранить сыр? Я пришлю его к вам.
— Сударыня, — ответил я, — лично мне нравится запах сыра, и поездку с ним из Ливерпуля я всегда буду вспоминать как чудесное завершение
приятного отдыха. Но в сем грешном мире мы должны считаться с окружающими. Леди, под чьим кровом я имею честь проживать, — вдова, и к тому же,
насколько я могу судить, — сирота. Она решительно, я бы даже сказал — красноречиво, возражает против того, чтобы ее, как она говорит, «водили за
нос». Мне подсказывает интуиция, что присутствие в ее доме сыра, принадлежащего вашему мужу, она расценит как то, что ее «водят за нос». А я не
могу позволить, чтобы обо мне говорили, будто я вожу за нос вдов и сирот.
— Ну что ж, — сказала жена моего приятеля, — видно, мне ничего другого не остается, как взять детей и поселиться в гостинице, пока этот сыр
не будет съеден. Я ни одной минуты не стану жить с ним под одной крышей.
Она сдержала слово, оставив дом на попечение поденщицы, которая, когда ее спросили, сможет ли она выдержать этот запах, переспросила:
«Какой запах?», а когда ее подвели к сыру вплотную и велели как следует понюхать, сказала, что чувствует слабый аромат дыни. Отсюда было сделано
заключение, что создавшаяся атмосфера сравнительно безвредна для этой особы, и ее решили оставить при квартире.
За номер в гостинице пришлось заплатить пятнадцать гиней; и мой друг подведя общий итог, сосчитал, что сыр обошелся ему по восемь шиллингов
и шесть пенсов за фунт. Он сказал, что хотя очень любит полакомиться кусочком сыра, но этот ему не по карману; поэтому он решил отделаться от
своей покупки. Он бросил сыр в канал; но его пришлось выловить оттуда, потому что лодочники с барж стали жаловаться.
У них начались
головокружения и обмороки. Тогда мой приятель в одну темную ночь прокрался в приходскую покойницкую и подбросил сыр туда. Но следователь по
уголовным делам обнаружил сыр и страшно расшумелся. Он заявил, что под него подкапываются и что кто-то вздумал воскрешать покойников с целью
добиться его отставки.
В конце концов моему другу удалось избавиться от сыра, увезя его в один приморский городок и закопав на берегу. Городок тотчас же после
этого приобрел большую известность. Приезжие говорили, что никогда раньше не замечали, какой тут целебный воздух, — просто дух захватывает, — и