— Само собой! — кивнул Попович и протянул Монгольфею золотой. — Этого хватит?
— С лихвой! — заверил изобретатель.
— Сдачу оставь себе! — отмахнулся Алеша, с презрением глядя, как мушкетеры и гвардейцы, отходя от кассы, ревниво пересчитывают сдачу.
— Сдачу оставь себе! — отмахнулся Алеша, с презрением глядя, как мушкетеры и гвардейцы, отходя от кассы, ревниво пересчитывают сдачу. Вскоре Монгольфей вернулся с четырьмя билетами:
— Вот, держите!
— А себе? — удивился Илья.
— Изобретатель поежился:
— В моем возрасте вредно так волноваться! Я уж лучше дома вас подожду. Ведь наш договор в силе?
— Будь спок! — сказал Илья и легонько потрепал изобретателя по плечу. — А ты не боишься один-то домой, а?
— Я быстро бегаю, — скромно потупился Монгольфей.
— Ну тогда ладно!
Театр стриптиз оказался небольшим помещением, тесно заставленным стульями. Посередине зала возвышалась небольшая сцена с железной дубиной, торчащей прямо из пола. Друзья осторожно уселись на шаткие стулья и стали ждать, что будет дальше. Зал постепенно заполнялся. Через минуту тут и там забегали слуги, вдоль стен вспыхнули свечи, и стало светло, как днем. Рядом с Яромиром уселся толстенький гвардеец кардинала. Он расстегнул воротник камзола и приоткрыл рот, едва не вывалив язык, как собака. Яромиру стало противно.
— Захлопни пасть! — сказал он тихо, чтобы не мешать остальным. Но гвардеец отмахнулся и вдобавок запыхтел, как пароезд.
— Издеваешься? — посуровел Яромир. Гвардеец выпучил на него круглые глаза и отвернулся.
— Не уважает, — хмыкнул Илья.
— А мне и не надо! — пожал плечами Яромир и легким ударом защелкнул гвардейцу челюсть.
Все было проделано очень быстро, никто ничего не заметил. Гвардеец слегка подпрыгнул и увалился на колени мушкетерам. Мушкетеры, возбужденные предстоящей встречей с прекрасным, не стали поднимать скандала. Они отправили гвардейца в глубокий нокаут несколькими отработанными ударами и еще немного попинали ногами для порядка.
Через минуту все стихло, только какие-то подозрительные типы в темном углу принялись шлепать самодельными картами и грязно ругаться. На них зашикали. Типы послали всех присутствующих по какому-то подозрительному адресу. Сидевшие рядом горожане поглубже вжались в стулья, зато возмутились гвардейцы. Они вытащили шпаги и отобрали у подозрительных типов карты. Вскоре карточное шлепанье продолжилось, но уже в их углу.
— Лепота! — сказал Муромец. — Вот что значит культура! У нас бы уже театр развалили!
Яромир хотел ответить, что театров в Лодимере нет и, собственно, разваливать нечего, но не успел. На сцену выскочил толстенький человечек в золоченом кафтане и громко объявил:
— Уважаемая публика! Представление начинается! Сейчас вы увидете потрясающую сцену — «Нимфы и сатир»! Поприветствуйте несравненных Жази и Нинель! Артисты, на сцену!
И тут же на сцену из темного прохода выскочили две очаровательные толстушки. Зал взорвался аплодисментами. Какой-то гвардеец вскочил и заорал во всю глотку:
— Нинель, дорогая! Это я, твой Жорж! Нарумяненая красотка помахала ему ручкой, а сам Жорж мгновенно получил подзатыльник от соседей справа и в поддых от соседей слева. После этого он несколько успокоился.
Девицы были разодеты что надо. На них были цыганские юбки, кофты и прочая лабудень, в которой Яромир не разбирался. Зато все было пестро, крикливо и захватывающе красиво. Девицы прошли по сцене, виляя бедрами.
— Ах, какой чудный жаркий день! — сказала одна, томно обмахиваясь ручкой.
— Ах, я изнемогаю от жары! — проворковала другая.
— Еще бы милочка, ведь ты оделась так тепло! Я думаю, лишнее можно скинуть, ведь мы одни, — заговорщицки прошептала первая.
И тут произошло то, чего Яромир никак не ожидал. Девицы стали медленно раздеваться. Откуда-то сверху полилась тягучая, словно клей, музыка. На пол полетели кофточки, юбки, чулки, какие-то подвязки… У Яромира потемнело в глазах. На мгновение показалось, что не хватает воздуха, но могучий организм справился с нагрузкой. Богатырь прерывисто вздохнул и украдкой глянул на Илью. Муромец превратился в статую. А действие на сцене продолжало разворачиваться. Теперь девицы помогали раздеваться друг другу. Они с трудом справлялись с какими-то завязками, застежками, пуговицами и шнуровкой. Зал затих и задрожал. Стало слышно, как мелко вибрируют стены. Только шлепанье карт в углу, где сидели гвардейцы, не прекратилось. Но на это уже никто не обращал внимания.
Наконец красотки остались в полупрозрачных ночных рубашках.
— Ах, Нинель! — сладко потянулась Жази. — Мы будем с тобой купаться! — И она скинула с себя рубашку, оставшись в одних трусиках. Зал ахнул, словно пораженный громом. Сзади Яромира кто-то громко застучал зубами. Яромир резко обернулся.
— Простите, сэр! — прошептал бледный, худощавый человек. — Я — англичанин! Это вместо аплодисментов!
Яромир снова уставился на сцену. И тут произошло нечто совершенно возмутительное. На сцену выскочил похабный мужик, одетый в шкуру. На голове мужика торчали маленькие, аккуратные рожки.
— Я — сатир! — громко доложил он и ринулся к девицам. — О нимфы! Я сорву с вас последние одежды и утащу в свою пещеру! — он протянул к девушкам мозолистые лапы, но ничего сделать не успел. Яромир оказался быстрее. Он сгреб мужика и поднял над головой: