— А свет тут есть? — Я машинально последовал ее примеру, пытаясь после освещенного коридорчика привыкнуть к темноте выставочного зала.
— Верхний свет нельзя, — сердито сказала Саня, — это же изделие Сумеречников. При ярком свете оно разрушается… У вас есть спички?
— Нет.
— Тогда подождите здесь, я сейчас… — Она легко поднялась, отряхивая пыль с коленок. — Если услышите что-нибудь, попробуйте схватить или хотя бы посмотрите, куда он двинется… только осторожней, он кусается!
Она убежала, оставив меня в изрядном изумлении, на корточках, посреди неосвещенного, гулкого зала. Я немедленно услышал всяческие звуки. Много всяких звуков. Один необычайно напоминал раздраженное змеиное шипение.
Я опасливо прислушался. Определенно рядом что-то было. Некий запах стлался в воздухе… Однако желания хватать «это» не возникло. Совсем даже напротив — захотелось залезть на что-нибудь неприступное.
Наверху приоткрылась дверь — голоса и смех зазвучали на несколько мгновений громче. Что-то резко хлопнуло, и сверху стал спускаться зыбкий оранжевый круг света. Саня несла в руках едва тлеющую керосиновую лампу.
Остановилась рядом, поставила лампу на пол и закрыла дверь в коридорчик. Мрак в Галерее сразу же сгустился до чернильно-непроницаемого и скопился в щелях и нишах как смола. Стало даже хуже, чем в полной темноте. За пределами неяркого светового пятна различить что-либо было почти невозможно.
— А огня этот ваш кувшин не боится? — с досадой поинтересовался я.
— Настоящий огонь они очень любят, — заверила девушка шепотом.
Нечто тихонько зазвенело.
Мы синхронно метнулись в темноту, чудом не опрокинув лампу. Пальцы коснулись прохладного твердого и одновременно подвижного, как панцирь черепахи. В тот же момент уже мою руку накрыла Санина ладонь, и она торопливо скомандовала: «Не отпускайте!»
Ни за что! — подумал я, вдыхая аромат ее кожи. В зыбком свете оставшейся позади керосинки черты лица девушки смазались, но глаза блестели ярко и азартно. И даже в полутьме я мог различить изгиб каждой ресницы. Из-под косынки выбились волнистые пряди, и Саня машинально качнула головой, отбрасывая их.
Нечто под пальцами шевельнулось. Неприятно так. Округлый бок был слегка шершав и недостаточно холоден для металла. Словно спинка насекомого. Я, наверное, все-таки вздрогнул, потому что Саня тихонько засмеялась:
— Никогда прежде не встречали такое?
— Только слышал мельком. Они действительно живые?
— Да, по-своему. И обожают удирать на свободу…
Кувшин выскользнул из-под рук. Саня перехватила его поудобнее и поднесла к огню, рассматривая.
— Бедняга, — приговаривала она, оглаживая какие-то царапины и смахивая пыль со своего сокровища. — Это я виновата, не следовало его выносить сюда, здесь слишком много света…
— Как же вы их будете выставлять? — полюбопытствовал я. — В темноте? Или это не для экспозиции?
— Для них заказаны специальные светильники. Но до экспозиции еще далеко. Сейчас Галерея готовит персональную выставку Леаны. — В голосе Сани обозначился холодок.
Она провела пальцем по зубчатому узору на боку кувшина, вздохнула и закончила прежним отстраненным тоном:
— Если хотите, подождите ее. Но случается, она не появляется несколько дней, даже если обещала прийти. Или заглядывает только под утро.
— Я подожду, если вы не возражаете.
Девушка пожала плечами.
— Как хотите.
Она отвела меня в знакомую комнату, где на столе все еще стояли невымытые чашки и лежало раскрошенное печенье. Лужа пролитого тогда кофе испарилась, оставив на столешнице коричневую, липкую кляксу. А под столом валялся опрокинутый стул. И даже куртка моя по-прежнему висела на крюке.
— Тут не прибрано, — несколько виновато заметила Саня. — Лена сама сюда не заходила, а она не любит, когда кто-то хозяйничает без спросу. Но, наверное, она не станет возражать, если вы подождете здесь. В большом зале темно… Я скажу сторожу, что вы ждете Леану, — добавила она, со значением покосившись. — Если что-нибудь понадобится, то я буду в мастерской. Это самая дальняя дверь, возле служебного входа. Только не зажигайте свет. А если заскучаете, то поднимайтесь на второй этаж. Там люди всегда рады гостям и никогда не спят…
Улыбка мельком коснулась ее губ.
— Вы тут все по ночам живете?
— Днем слишком суетно.
Дверь замкнулась, и на мгновение я испытал приступ острой паники. Захотелось бежать отсюда немедленно. Но навалились тишина и тепло — и паника уступила, недовольно ворча.
Первым делом я слопал все печенье, оставшееся в пачке, и выхлебал из кофейника ледяной и смертельно невкусный напиток, имевший с кофе лишь сомнительное родство в десятом колене. В конце концов, это угощение Ленка предназначала мне.
Впрочем, голод даже не притупился.
Я снял с крючка свою куртку и обшарил карманы.
Я снял с крючка свою куртку и обшарил карманы. Все оказалось на месте. Мои похитители не опустились до банального грабежа. Что ж, хотя бы это говорит в их пользу. Хотя, возможно, они просто очень торопились.
Закончив инвентаризацию своего имущества, я принялся изучать чужое, чтобы занять себя чем-нибудь. Часов у меня не осталось, и казалось, время тянется бесконечно. Впрочем, ничего особо занимательного я в комнатке не обнаружил: разбитый диван, стол, два стула и зеркало на стене в картинной деревянной раме с выщербленной позолотой. За гвоздик, вбитый в раму, прицеплена пара альбомных листов. На листах угольным карандашом небрежные наброски — тенями размечены незнакомые лица. Нет, одно незнакомое, а второе — мое. Только угадать его не сразу получилось. Черты мои, а выражение их… Или я давно не смотрелся в зеркало?