— Так быстро не найдут, — ответил я с несколько показным равнодушием. И добавил, словно очередной бес уселся на кончике моего языка: — Если, конечно, никто им не подскажет, где искать.
Повисла пауза. Объемная, выразительная, горячая… Не поймешь, отчего снег испаряется, не долетая до земли, — то ли из-за костра, то ли из-за накала напряжения между собеседниками.
— Ты что-то хочешь сказать? — бесцветно осведомился Герайд, обращаясь к немому огню словно к собеседнику.
— А разве того, что я сказал, еще недостаточно?
— Я не так догадлив. Развей свою мысль.
— Видишь ли, мне все еще кажется странным внезапное появление чужаков возле дома лауреата. Ты ведь не спускался в подвал…
— То есть ты готов обвинять кого-либо другого, вместо того чтобы признать, что оплошал сам, когда не заметил дублирующую охранную систему?
— Я не мог не заметить ее.
— Позволь? — Он неожиданно поднялся, обошел костер и наклонился ко мне. Я едва удержался от того, чтобы не вскочить, когда он протянул руку и снял что-то с моего рукава. Развернул ладонь — там тускло поблескивала глиняная, с остатками лака крошка, отлетевшая от керамической жабы в саду Подипола.
— Только маг мог разбить ее. Ты сам дал знать, что идешь… — Бросил крошку в костер, нарочито спокойным голосом сообщил: — Пожалуй, пойду еще веток соберу. А то неуютно здесь как-то… — и канул в белой метельной мути.
Нахохлившаяся, как больная птица, Ксения выжидающе смотрела на меня:
— Зачем ты так?
— Как?
— Знаешь, мне отчего-то кажется, что ты намеренно хочешь разозлиться на него, чтобы легче было сделать… что? — Она не спускала с меня внимательного, беспокойного взгляда. В зрачках отражался костер, и казалось, что глаза ее огненные.
— Почему я должен ему доверять? Он был наверху, пока мы оставались в подвале.
— Мне ты тоже не веришь? Хотя зачем же я спрашиваю. Конечно, не веришь. Разве можно верить тем, с кем связан корыстными интересами. Верно?.. — Она помолчала и тихо добавила: — Неужто ты думаешь, что я стремилась к человеку, которого не знаю? И неужто я могла бы полюбить того, кто способен на предательство?
«Ты его действительно любишь?» — хотел спросить я, но лишь молча облизнул снежинки с запекшихся губ, скравших непрозвучавший вопрос. Я не желал слышать «да». И боялся услышать «уже нет».
В путь мы снова отправились той же ночью. Во-первых, на островке оставаться не хотелось — неуютно, сыро и холодно. Во-вторых, никто не мог с уверенностью сказать, что преследователи отказались от мысли заполучить нас. В-третьих, я подгонял всех. Время утекало быстрее воды. Я буквально каждым клочком шкуры ощущал налившееся мертвенной белизной яблоко луны, хоть и упрятанное за плотный слой туч, но обжигающее не хуже полуденного солнца.
Двигаться решили все время вдоль границ между Белой и Черной зоной, хотя для этого периодически приходилось выписывать дуги и зигзаги, потому что никто не вычерчивал эти границы строго по линейке.
Двигаться решили все время вдоль границ между Белой и Черной зоной, хотя для этого периодически приходилось выписывать дуги и зигзаги, потому что никто не вычерчивал эти границы строго по линейке. Но на скорости, с какой сокращалось расстояние, это почти не сказалось. Гобелен-самолет оказался резв и равнодушен к погоде. Он несся с быстротой небольшого самолета и обещал доставить нас в нужное место максимум к полудню. Никаких сногсшибательных приключений в этой традиционно считающейся повышенно опасной территории нам пережить не удалось. Разве что не покидало странное ощущение, смахивающее на переживание мухи, стремительно летящей между исполинскими молотом и наковальней.
…Когда показались шпили Ночного Собора, мы испытали не радость, а глухое облегчение. К тому моменту мы попросту задубели в насмерть выстуженном, продуваемом всеми ветрами и искусанном ночным морозом салоне «кентавра». Даже наговоренное до хрипоты в три глотки обогревающее заклятие не помогало. Ветер сносил его еще до того, как последнее слово срывалось с губ заклинателя.
22
Старый город, один из самых старых на планете, расположившийся в предгорье, на ничейной земле. Ни Черные, ни Белые не претендовали на его территорию. И Черные, и Белые одинаково вольно вели себя на его землях. И, как ни странно, в этом самом магическом из всех городов на свете увереннее всего чувствовали себя обычные люди, привыкшие относиться к царящему вокруг буйству с равнодушием и обстоятельностью людей, живущих на склоне вулкана. Может, и снесет однажды, но пока тепло, сухо и полно горячих минеральных ключей.
Над городом высилась Академия, разместившаяся на возвышении. Сложенная из белого и черного камня, она смахивала на исполинскую птицу. Два основных корпуса лежали на склонах холма, словно распростертые крылья, а центральный корпус, выполненный в виде башни с удлиненным шпилем, походил на птичью остроклювую голову, устремленную к небесам…
В одном из старейших городов процент молодого населения был самым высоким в мире. Здесь каждый третий был студентом, абитуриентом, посетителем подготовительных курсов, соискателем или начинающим исследователем. Кроме самой Академии здесь же располагалось множество других, в том числе и немагических учебных заведений, так что молодежи на улицах города хватало. И большая часть коренных горожан кормилась, как население курортных побережий, сдачей комнат внаем и обслуживанием всей оравы приезжих.