Найя не стала противиться, когда отшельник приподнял ее своей сильной рукой, посадил на кровати и влил в рот несколько ложек отвара. Девушка не почувствовала ни его вкуса, ни его тепла. Но глаза ее невольно закрылись, а лицевые мускулы расслабились.
— Спи спокойно, малышка, — прошептал отшельник, осторожно укладывая Найю.
Девушка мгновенно заснула. Старик несколько раз провел руками над ее головой, время от времени стряхивая в огонь что-то невидимое и неосязаемое. Затем он простер руки над ее телом, закрыл глаза и на некоторое время застыл.
Выйдя из транса, отшельник покачал головой и произнес загадочную фразу:
— Нелегко будет удержать ее, очень нелегко.
* * *
Когда Найя проснулась, то увидела сидящего рядом с кроватью на табурете старика. У него были необыкновенно добрые голубые глаза, длинные седые волосы и борода, доходившая почти до пояса.
— Почему я осталась жива?
— Когда-нибудь ты это узнаешь, — голос старика был глухой, но очень мягкий.
— Меня зовут Бургун. А тебя?
Найя ничего больше не сказала. Она вновь закрыла глаза, хотя спать ей не хотелось. Теперь она не могла пошевелиться, точно так же, как совсем недавно не могла оставаться в неподвижности. Бургун посадил ее на кровати и снова напоил густым пахучим отваром. Девушка не сопротивлялась, но и не сделала попытки пошевелить хотя бы одним мускулом тела. Она даже не пила — жидкость вливалась в ее горло, как в сосуд.
Отшельник откинул укутывающие Найю шкуры и внимательно осмотрел ее обнаженное тело. Затем он обтер девушку чистой тряпкой, смоченной теплой водой, и одел на нее чистую рубаху, подобную той, которую носил сам.
Выполняя все эти процедуры, Бургун разговаривал то ли с Найей, то ли сам с собой:
— Да, не рассчитывал я на еще одного жильца. Ну, ничего, как-нибудь перезимуем. Припасов у меня заготовлено с лишком, так что на двоих хватит. Да ты, малышка, я думаю, и не обжора. Ну-ка, просунь руки в рукава. Не хочешь? Ну и ладно. Ты не бойся, рубаха эта новая, мне ее подарила Гармилка за то, что я поставил на ноги ее мужа, которого потоптал дикий вепрь. Ко мне часто обращаются окрестные люди за подмогой. Так что ты не бойся, если вдруг услышишь стук в дверь.
Но Найя не понимала обращенных к ней слов. Она по-прежнему пребывала в маленьком запертом мире, ограниченном пределами собственного сознания. Тем не менее отшельник продолжал сопровождать все свои действия комментариями. То ли он устал от одиночества и в лице Найи нашел идеального собеседника, то ли таким образом надеялся расшевелить впавшую в оцепенение девушку.
Дни бежали за днями. Найя просыпалась под говорок Бургуна:
— Сейчас разведем огонь, сварим кашку на завтрак, вскипятим водички для настойки смородины.
В течение дня отшельник рассказывал ей о всех своих делах:
— Схожу-ка в лес за дровами. Снегу навалило — жуть! Сугробы выше пояса.
— Нарублю-ка я дров на неделю, чтоб два раза за топор не браться.
— А на обед у нас будет грибной суп. Наваристый, душистый, пальчики оближешь!
Старик в основном питался растительной пищей. Но как-то раз, вернувшись домой, он с улыбкой продемонстрировал Найе внушительный кусок сыра и большой кувшин молока:
— Вот, смотри, малышка, у самых наших дверей я повстречал Горта с женой. Они принесли мне подарок от своей коровки Брунки. Эту коровку я летом вылечил от болотной язвы. Я сказал им, что у меня лежит больной, поэтому в дом они не пошли. Мы поболтали на свежем воздухе. Горт говорит, что в Теплой Долине объявились зиганьеры. Вот ведь занесла их нелегкая.
При упоминании зиганьеров Найя открыла глаза и посмотрела прямо на своего спасителя. Это было ее первое самостоятельное движение с момента появления в этом доме.
Отшельник не мог не заметить этого:
— Малышка, ты делаешь замечательные успехи. Может, скажешь наконец, как тебя зовут? У такой милой девочки и имя должно быть красивым, как песня соловья в кустах орешника.
Но Найя вновь равнодушно отвернулась и стала по своему обыкновению смотреть в потолок.
Бургун постарался скрыть свое разочарование. В этот день он вновь дал девушке выпить отвар из нескольких десятков растений, а, когда она заснула, повторил магические пассы над ее головой и телом.
По выработавшейся в последнее время привычке он произнес вслух:
— Ох, чует беду мое старое сердце. Малышка кушать-то кушает, но за месяц ни разу под себя не сходила. Даже капельки пота не выступило. И куда только вся еда девается? Хотя о чем это я, старый дурень? Я-то знаю, КУДА. Уж лучше бы я десять раз в день мыл ее и менял испачканную одежду, чем такое диво дивное.
Даже капельки пота не выступило. И куда только вся еда девается? Хотя о чем это я, старый дурень? Я-то знаю, КУДА. Уж лучше бы я десять раз в день мыл ее и менял испачканную одежду, чем такое диво дивное. Не по себе я взял дело, не по себе. Если бабочка вылупится из куколки, не удержу я ее, ох, не удержу.
В отличие от Бургуна, Найю совершенно не волновали вопросы еды и удаления ее остатков из организма. Она то лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок, то впадала в оцепенение, которое было похоже на сон, но сном не являлось.