— Ты о Коре?
— О ком же еще? Конечно, об этой самозванке.
— Боги порой принимают чужой облик.
— Меня не проведешь дешевым трюком. И хватит об этом. Ты лучше поспи, в твоем возрасте после общения с молодой женщиной надо поспать, отдохнуть.
— Ты его хочешь отравить? — спросил Эгей вполне трезвым и мирным тоном. Чем сразу восстановил Кору против себя. Только сейчас она полагала, что царь поддается наглому нажиму царицы, которая бьется за своего сына-наследника. Но теперь ее охватили сомнения. Так ли уж невинен и нейтрален Эгей? Может, ему удобно, чтобы роковые решения принимала женщина, репутацию которой уже ничем не ухудшишь?
— Я его хочу растворить, — ответила Медея. И Кора сразу насторожилась. — Отравить можно простого человека, — продолжала Медея, — есть для этого много ядов, и я, как волшебница, все их знаю.
И Кора сразу насторожилась. — Отравить можно простого человека, — продолжала Медея, — есть для этого много ядов, и я, как волшебница, все их знаю. Но как ты отравишь деревянного шпиона? Цикутой? Смешно.
— И что ты придумала, любимая? — снова звук поцелуя. Этот сладострастный старик уже смирился с решением Медеи, и теперь его интересовали только детали.
— У меня есть яд, добытый из слюны подыхавшего Цербера, — сказала Медея. — Тебе не надо знать его состава. Он растворяет те смолы, из которых Дедал изготовил свою игрушку.
Здорово придумано, подумала Кора, прислонившись спиной к стене коридора, потому что мимо проскользнул кто-то из слуг, таща за ногу ягненка. Деревянный шпион. Жалеть мы его не будем. Растворяются смолы… Как она все продумала! Но свою ли ты волю исполняешь или ты сама игрушка в руках Кларенса… А может, тети Рагозы?
Вдруг Кору посетила успокоительная мысль: теперь можно спокойно отправиться в свои покои и поспать до вечера. Вряд ли Кларисса-Медея совершит свое покушение до ужина.
Но оказалось, что отыскать собственную спальню нелегко.
Только минут через пять Кора попала в большую кухню, там сбросила серый платок и уже в образе гостьи дома спросила у поваров, где ей положено отдыхать. Повара об этом не знали, они были заняты, они спешили. Позвали охрану, охрана тоже не знала. Медея, как выяснилось, заперлась в своем тайном волшебном подвале, в который никто не смел входить, царь Эгей спал без задних ног. Так что Коре пришлось устроиться на первом попавшемся ложе в гостевых покоях. Все было бы хорошо, если бы через полчаса не появился какой-то чиновник из Фив, приглашенный на обед и полагавший, что это его комната, а раз Кора спит на его ложе, то он имеет право пользоваться ею наравне с подголовником и покрывалом. Кора спросонья провела совсем неизвестный здесь прием борьбы фу-ку-шу, и, пока визжащего от боли советника не унесли на перевязку, она не могла уснуть.
* * *
Даже если бы Кора не успела выспаться, ее бы все равно разбудили. Во дворце, во всех его залах и переходах, загремели медные бубны и гонги, завизжали неблагозвучные флейты, забухали обтянутые бычьей кожей барабаны. Торжественный обед в память всеми забытого события начался.
Кора вскочила — вид дикий. Хорошо еще она в своих странствиях обзавелась гребнем, который подвешивала к поясу вместе с зеркалом и самодельной зубной щеткой, объясняя любопытным, что это обыкновенное средство для размазывания пудры.
Кора причесалась, взбила волосы, поправила смятый хитон и натянула жемчужную сетку на голову. Зеркальце, привязанное за ручку к поясу, сообщило ей, что она здесь всех прекраснее и белее. Пожалуй, кроме Медеи?
В коридорах были беготня и мелькание теней, но уже не деловое, а связанное с приближением праздника.
Музыканты прошли, толкаясь и громко разговаривая, будто уже оглохли от собственной музыки, какие-то люди тащили длинные гирлянды, сплетенные из виноградных листьев. Торжественно проследовали виночерпии…
Зал, в котором происходило пиршество, был обширен, но невысок — черные, кое-где прогнувшиеся от старости балки нависали буквально над головой. Толстая пузатая колонна с вырезанными в ней крокелюрами, будто она была каменной, поддерживала потолок в центре. А по сторонам, нестройно и многочисленно, словно молодая поросль, тянулись колонны потоньше, некоторые из них резные, другие гладкие, отшлифованные поколениями ладоней, как раз между этими колоннами и размещались деревянные с подлокотниками кресла для гостей поважнее, и дальше, вдоль боковых стен, стояли складные табуретки, какие любят брать с собой на этюды художники-пейзажисты.
Стола, как единого понятия, не существовало. Столов, вернее, столиков было множество. Для почетных гостей и хозяев дома столики были индивидуальные, круглые, каждому по штуке, а к столикам у стен было приставлено по три-четыре табуретки. Справа от двери располагался оркестр, пока что он расставлял и настраивал инструменты и с наглостью, свойственной оркестрам всех времен и народов, производил звуки неприятного свойства. Слева, копошась в сундуках и коробках, готовились к танцам девицы из придворного ансамбля, которых, как, впрочем, и окружающих, вовсе не смущала их нагота.
Гости, ожидая сигнала сесть за стол, толпились в центре зала, благо места всем хватало. Кора сразу отыскала глазами Тесея и направилась к нему. Он был рад ей. Между ними, к счастью, установилось доверие, столь необходимое между охранником и его подопечным, даже если подопечный не подозревает, что его охраняют.