— Вот и я подумал, — отозвался Эгей. — Слишком она молода и красива для такой должности.
— Слишком она молода и красива для такой должности. Нет в ней ничего страшного. Милейшее, добрейшее создание.
— Ты, как всегда, прав, мой кролик. Но чувствую я, что наши дела никуда не годятся, если шпионы спокойно разгуливают по дворцу и вынюхивают, что где лежит.
— Я тебя не понял, крошка!
— А я не понимаю тебя. С твоим государственным опытом! С твоим политическим чутьем… и так попасться! Ты что, не догадался, что этот Тесей — искусственный человек?
— Как так искусственный?
— Тебе в женской вышивальне сидеть, а не на престоле! К тебе во дворец пробралась парочка политических террористов! Это вовсе не люди! — В голосе Медеи появились визгливые, кухонные интонации.
— А кто же?
— Ты Дедала помнишь?
— Еще бы не помнить, — ответил Эгей. — Великий мастер, но, по-моему, слабый человек.
— Я бы его не назвала слабым. Есть другие слова для этого поступка.
Кора замерла, чтобы не пропустить ни слова. Ведь она в детстве читала про Дедала и Икара. Она отлично помнила, что Дедал изобрел воздухоплавание, что он сделал себе и своему сыну Икару крылья и скрепил их воском, а потом велел Икару не подниматься близко к солнцу, а то воск растопится — и тогда молодой человек с небес упадет в море. Все прогрессивное человечество с тех пор любит образ Икара, как человека, устремившегося к солнцу, даже рискуя погибнуть! Конечно же, она об этом знала, но при чем здесь Тесей?
— Не великий мастер! — кричала Медея. — Это типичный случай сальеризма! Если ты подонок, значит, ты не великий мастер.
«Кларисса! — чуть не закричала Кора. — Что ты делаешь! Сальери еще нет! Этого понятия не существует…»
— Давай не будем спорить в такой момент, — взмолился Эгей. — С тобой, усладившей меня необычными ласками грузинских земель, я готов согласиться во всем. Давай не будем ссориться, и если ты полагаешь, что мы имеем дело со случаем сальеризма, то не мне с тобой спорить.
«Все, — поняла Кора, — я схожу с ума».
— Но тем не менее я должна открыть тебе глаза на этого юношу.
— Открывай, — лениво откликнулся Эгей. Коре показалось, что он намеревается задремать.
— Слышал ли ты когда-нибудь о том, что Дедал сделал для Миноса девять искусственных юношей из смолы редких пород деревьев, столь схожих с настоящими, что отличить их можно было лишь по их совершенству?
— Зачем? — удивился Эгей.
— Это идеальные шпионы, убийцы, лазутчики. Минос ненавидит тебя за смерть Андрогея.
— Я его не убивал. Он сам упал и умер.
— Я не спрашиваю, как он умер. Минос убежден в твоем злом умысле! Он отбирает у Афин дань — юношей и девушек. А теперь он подослал к тебе идеального шпиона, искусственного человека. Скажи, знаешь ли ты обыкновенного юношу, который мог за три дня истребить почти голыми руками всех великих и непобедимых бандитов и разбойников побережья Арголиды и Аттики?
— Нет, о таком я не слышал.
— А видел ли ты, с какой легкостью он носит железную палицу, которую мог бы поднять только Геракл?
— А вдруг он и на самом деле сын Посейдона?
— У Посейдона сыновья в каждой деревне, он сам не знает их числа.
Сейчас я тебе сообщу, что я дочка Посейдона. А дальше что?
— С меня достаточно того, что ты внучка самого Гелиоса, — не без гордости возразил Эгей.
— Так что отбрось сомнения. Этот самый Тесей — шпион Миноса. Он уже обследовал все побережье Аттики, отыскивая самые удобные места для высадки десанта. Теперь же ты будешь эту куклу развлекать в своем дворце. Поздравляю! Хватит с меня уж того, что весь цивилизованный мир смеется над тем, как ты служишь этому грязному отвратительному Миносу.
— Я не служу ему… Это условия мирного договора! Они сильнее нас!
— Теперь ему мало этого! Он подослал к тебе лазутчика, чтобы забрать не дюжину лучших, а отобрать и убить или отдать в рабство всех афинских юношей и девушек.
Слышно было, как Медея опустила ноги на пол и возит ступнями по плиткам пола, разыскивая в темноте сандалии.
— Что же делать? — спросил Эгей.
— Ты должен показать себя настоящим мужчиной. Ты должен плюнуть в лицо этому мужлану. Ты должен наконец сказать «нет»!
— Но разве могут Афины сравниться по силе с Критом? Да он камня на камне от нас не оставит!
— Трус! Старикашка! — Это говорила не Медея, а Кларисса. — Афины должны остаться в истории мира как величайший центр цивилизации. Твоим именем должны называть моря! А кто запомнит какого-то Миноса? Может, потому, что он вырастил в семье Минотавра, — ничего себе наклонности! Такого изощренного разврата я не встречала даже в солдатских анекдотах.
— Но это его боль, его беда…
— А почему мы должны за это расплачиваться? — не сдавалась Медея. — Почему очередная подлая выдумка Дедала должна стоить жизни нашим с тобой лучшим детям? Почему?
Эгей вздохнул и не ответил.
— Я собственными руками уничтожу этого робота! — заявила Медея.
— Кого?
— Деревянного шпиона, сделанного подлецом Дедалом.
— Моя любимая, так нельзя поступать. Тень падет на мой дом. Я не могу нарушить законов гостеприимства.
— Какие еще в Греции законы гостеприимства? — возмутилась Медея. — Ты что, цикуты объелся? Да здесь каждый мерзавец вроде Прокруста готов затащить тебя в дом, чтобы потом отрезать тебе ноги или голову. Мы не в Грузии, где еще поддерживаются обычаи. Опомнись. К тому же и речи не идет об убийстве. Уничтожь игрушку! Разломай изобретение Дедала. Я даже не прошу тебя убивать эту отвратительную дылду.