— Это был неплохой нападающий…
— Отличный нападающий, — добавил кришнаит.
— Но он нарушил режим, — сказал Милодар.
— Вообще-то все нарушают режим. — Кришнаит вытащил из кармана блокнот и написал на листке свой телефон. — Но тут дело было в принципе.
— Вот именно что в принципе, — согласился Милодар и отнял блокнот у кришнаита. — Плюшкин набрал лишний вес.
— Ну и что? — не поняла Кора.
— Ему было сказано — не набирай лишний вес. А он набрал.
— И что же в том криминального?
— Даже президент издал указ, чтобы Плюшкин сбросил лишний вес.
— А он не сбросил, — сказал кришнаит. Писать ему было больше не на чем, и он показывал номер на пальцах. — Он добавлял еще и еще.
— И стал плохо играть в футбол?
— Никто не знает, — ответил Милодар. — Он же не был допущен.
— Но почему?
— Потому что это было сделано по аморальной причине, — сказал кришнаит. — Он плотски влюбился в одну женщину. А та сказала ему, что хочет, чтобы он стал толстым и красивым. Несмотря на то что руководство команды и государства требовало от Плюшкина спортивной формы и подтянутой фигуры, он начал бессовестно жрать, нарушать режим…
— А она? — спросила Кора.
— Кто она? — не поняли мужчины.
— Женщина. Она полюбила его?
— Об этом ничего не известно, — сухо ответил Милодар, словно Кора допустила бестактность.
— Нет, — печально сказал кришнаит. — Она заявила, что толщина портит мужчину. Она не может любить человека, который ради развращающей женской любви мог пойти на нарушение спортивного режима, на предательство интересов команды и спорта в целом. Она ушла от него к председателю акционерного общества «Большой честный спорт».
— А он? — спросила Кора, пожалев футболиста.
— А он, говорят, играет в дворовой команде.
— За этим скрывались большие интересы монополий, — заметил Милодар, — молодому человеку они непонятны.
— И не хочу понимать, — ответил с достоинством кришнаит. — Я сторонник духовной любви, чистой от плотских утех. Вы меня понимаете? — Он обратил страстный и двусмысленный взор на Кору, будто предлагал ей не верить его словам.
Тут по переходам и подземным помещениям разнеслись звонки и свистки, и зрители, доедая бутерброды и допивая пиво, поспешили обратно на трибуны.
Второй тайм начался бурными атаками российской команды. Казалось, гол назревал, он, как говорят комментаторы, витал в воздухе. Но никак не мог довитать до ворот противника. Аргентинцы (их число поубавилось, так как уже трех или четырех игроков вывели из строя наши защитники, а резерв замен аргентинцы уже исчерпали) продолжали нагло обороняться, а их вратарь брал мячи, что неслись в дальние от него углы. По трибунам, как электрический разряд, пронесся слух о том, что президент обещал автору каждого русского гола по «Мерседесу-Лада», но это лишь прибавило суматохи на поле и шума на трибунах.
А когда вовсе неудавшийся ростом и неприятный на вид, почти чернокожий Каравелло, таща на плечах и спине четырех наших славных защитников, умудрился забить нам третий мяч, а подлые тринидадцы его посмели засчитать, тяжелая тишина овладела стадионом. Медленно поднялся и направился к выходу президент России, потянулись к другим выходам наиболее неуверенные в себе и слабонервные зрители.
Но основная масса болельщиков будто проснулась, будто очнулась от шока и начала скандировать все громче и увереннее:
— Плюш-кин! Плюш-кин! Плюш-кин!
По стадиону, перекрывая гул голосов, разнесся механический голос из мощных динамиков:
— Уважаемые гости стадиона «Уэмбли»! Сообщаем вам, что нападающий Плюшкин дисквалифицирован Федерацией за нарушение режима и антипатриотическое поведение.
— Плюш-кин! Плюш-кин!
Игра остановилась. Все наши футболисты, не глядя на мяч, присоединились к реву толпы:
— Плюш-кин! Плюш-кин!
Аргентинцы, как настоящие спортсмены, к тому же уверенные в своей победе, также остановились и стали кричать:
— Плющ-кин! Плющь-кин!
Даже проклятые тринидадские судьи, поддавшись народному мнению, кричали:
— Плю-ши-ки! Плю-ши-ки!
— Нет, — произнес тогда сосед Коры справа, стягивая с головы наушники. — Когда меня гнали из команды, так никто и слова в мою защиту не сказал.
Он снял темные очки и положил их в верхний карман пиджака.
— А теперь им, видите ли, понадобились мои ноги? Разве я не прав?
— Вы совершенно правы, Плюшкин, — ответила Кора симпатичному толстяку. — И мне очень грустно, что ваша преданность, верность и честность не нашли должной оценки. Но если вы свободны завтра вечером, я могу пригласить вас поужинать со мной.
Милодар так громко заскрипел зубами, что многие подумали, что падает осветительная вышка. Кришнаит тоже услышал и зарыдал.
— Спасибо, дорогая девушка, — сказал футболист, — но, к сожалению, я до сих пор верен этой паршивой суке, то есть Тамарке. Но как вы думаете, стоит ли мне идти на поле?
Тут вновь включились динамики. На этот раз в них звучал женский грубоватый голос:
— Слушай, Слава Плюшкин, говорит Тамара. Я тебе все простила. Если ты выйдешь на поле, то я вернусь к тебе.
— У-у-у-у! — зарычал стадион.
Рычал он со сложными, смешанными чувствами. С одной стороны, он презирал Тамарку, которая предала такого героя, с другой — надеялся на то, что призыв возымеет свое действие.