— А если не шучу? — спросила Кора построже.
— А куда деваться простому человеку? — вопросом на вопрос ответила Харикло. — Я же должна выяснить, кого обидела, а кто меня обидел, с кем поссориться можно, а кого лучше обойти стороной, иначе и костей не соберешь.
— У нас в деревне был случай, — заметил старый сатир. — Одна женщина увидела, как гусыня снесла яйцо. Гусыня была ничья, так, просто гусыня. Принесла она яйцо домой, и что же вы думаете?
— В яйце был зародыш кого-то еще? — ахнула Кора.
— Ничего подобного, яйцо было нормальное, свежее яйцо, только что снесенное. Но гусыня, как узнала, что случилось с ее яйцом, кинулась к своим родственникам. А оказывается, ее отдаленным троюродным дедушкой был тот самый лебедь.
А оказывается, ее отдаленным троюродным дедушкой был тот самый лебедь.
— Тот самый лебедь, — вторила Харикло.
— Тот самый, который изнасиловал Леду!
— То есть изнасиловал, конечно, Зевс, — поправила Харикло, — но он принял вид настоящего лебедя, который на самом деле был гусем…
— Потому что в то время все были гусями, включая лебедей, — пояснила Харикло.
— А этот гусь долгое время жил в доме Прекрасной Елены, когда та была еще девочкой… Так вот эта гусыня пожаловалась Леде, Леда пожаловалась своему брату Кастору, Кастор прискакал и отрубил голову несчастной женщине.
— И я ее знала, — вздохнула Харикло. — Чудесная женщина! А какие пироги пекла!
— Но его наказали? — воскликнула Кора.
— За что? За то, что он вступился за родственницу, у которой съели еще не родившегося ребенка?
Они замолчали. Потом сатир предположил:
— Не иначе как Перифет кого-то убил своей железной дубиной. У него она такая…
— Быка убивает.
— Он, может быть, не одного человека убил, а целый караван уничтожил.
— Значит, — сказала Харикло, — напился душегуб человеческой кровушки и дрыхнет.
— И что из этого следует, госпожа? — спросил сатир так, словно знал ответ. Харикло обратилась к Коре.
— Великая богиня, — сказала она, — вас, может быть, и не интересуют наши мелкие дрязги и наши земные хитрости. Но нам надо выжить, нам надо кушать и рожать себе подобных.
Сатир почему-то захихикал, и Харикло погрозила ему внушительным загорелым кулаком.
— Эта дорога нам отлично известна. Мы знаем, за каким поворотом можно встретить дракона или пещерного медведя, за каким камнем с двух до пяти таятся разбойники, когда и как поджидают своих жертв Перифет или Синис. И мы подгадываем наше путешествие к их привычкам и слабостям. Если разбойники дежурят с двух до пяти, то опытный купец пройдет опасную поляну в половине шестого.
— Вы хотите сказать, уважаемая Харикло, — сказала Кора, — что мимо разбойника Перифета лучше проходить, когда он уже кого-то убил и ограбил?
— Вот именно. И не будем терять времени даром. Будем надеяться, что в случае смертельной опасности великая богиня Кора нас защитит и спрячет в темных пропастях Аида. Но не навечно, а пока не минет опасность.
С этими словами Харикло склонилась до земли перед Корой, а сатир бухнулся в ноги, и при этом нечаянно обнажился его зад, — зад был покрыт густой шерстью, и из него торчал короткий козлиный хвост.
— Прикройся, дурак, — прикрикнула Харикло и вспрыгнула на повозку.
Сатир бежал рядом, Кора шла сбоку.
Перевалив через пригорок, они оказались над широкой низиной, которую занимала старая роща, с гигантскими, под самое небо, деревьями грецких орехов. Роща проглядывалась далеко вперед, и потому они сразу увидели человека, лежавшего в тени грецкого ореха. Лежал он навзничь, раскинув руки, и его пальцы правой руки омывал быстрый ручеек, на другом берегу которого сидела обнаженная девица.
— Осторожнее, фавн, — приказала Харикло. — Странно это…
— У меня лесное зрение, хозяйка, — ответил возница.
— Странно это…
— У меня лесное зрение, хозяйка, — ответил возница. — Скажу вам, что у ручья сидит наяда, я ее знаю в лицо, даже как-то с ней целовался. Она живет в том ручье.
— Никос, ты идиот! — рассердилась Харикло. — Скажи, кто там мертвый лежит у ручья?
— Разбойник Перифет, и в том нет никакого сомнения.
— Как так разбойник Перифет? Я не верю своим глазам.
— Да я эту толстую свинью уже лет сто знаю!
— Может, он лежит потому, что напился коринфского вина и наслаждается покоем?
— А почему вода в ручье стала красной — неужели бурдюк разрезан?
— Это не бурдюк, а брюхо разбойника.
Сатир принялся подгонять мула, тот легко побежал вниз по склону; наяда, которая сидела у ручья, поднялась при их приближении и громко закричала:
— Злодейство, злодейство! Гнусное злодейство! Предательски убит и скончался в муках справедливый защитник бедных путников, мужественный борец за права малых народов Перифет Благородный! О боги, спасите человечество, которое подвергается таким мучениям!
Наяда была прехорошенькая. Длиннющие темные волосы служили ей как бы видимостью платья.
— Вы же сказали, что Перифет был разбойником, — удивилась Кора.
— Разумеется. И одним из самых подлых на свете, — согласился сатир.
— Неправда! — закричала снизу наяда. — Вы его не знаете! Он так меня любил!
— Его называли еще Корунет, что значит…
— Человек-дубина, — подсказала Кора.
— Он выскакивал из-за дерева на путника и забивал его дубиной насмерть.