— Тесея.
— И он идет к Эгею? — вдруг оборванец засмеялся так же хрипло и устало, как говорил. — Какое странное совпадение. Она погубила меня, она погубит его… Разве это не забавно?
— О чем вы говорите, добрый человек?
— Если ты хочешь получить ответ на свой вопрос, девушка, то ты должна будешь немного пройти со мной. Я уже завершаю свой путь в этом мире, мне осталось идти недолго. Поэтому, если в тебе есть любопытство, последуй за мной.
Разумеется, Кора была настолько заинтригована, что пошла рядом со странным нестарым стариком.
— Меня зовут Ясон, — произнес человек. — Я думаю, ты слышала обо мне. О моих подвигах и путешествиях.
— Вы — Ясон! — Кора не смогла сдержать удивления. Кентавр не завершил вчера рассказ о Ясоне, но почему-то Кора была убеждена, что Ясон остался править где-то… но где?
— Кто-то должен платить за все, — произнес Ясон. — Покупают на рынке двое, а платит один. Смешно, правда? Я полагал, что цель, к которой меня подталкивали боги, на которую меня благословила вся Эллада, настолько велика, что ради нее можно пойти на все. Я был одержим. Ты меня можешь понять?
— Вы для меня, — призналась Кора, — не человек с человеческими чувствами, а герой сродни Гераклу. Вы исполняете свой великий долг, а каково людям и городам, на которые вы между делом наступили, вам дела нет. Вы подали человечеству дурной пример — почитать убийц. Если бы вам дано было заглянуть в будущее, вы узнали бы, что люди почитают больше всего не спасителей, а именно убийц. Вам ничего не скажут великие в будущем имена Александра Македонского, Наполеона, Ленина, Сталина, Гитлера, — каждый из них выдумывал себе и своему народу, который одурманивал, подчинял себе, сводил с ума, одну цель, а цель была простая: убивать и убивать.
И кто успел больше убить, тот выигрывал игру с вечностью. Видно, вы убили не так много людей, если бродите по берегу в таком жалком виде.
— Нет, я не герой. То, что я сделал по воле богов, как бы осталось вне меня, — сказал Ясон, — я оказался подобен полководцу, который вернулся с победоносной войны, а дома никому до этого дела нет и надо все начинать сначала. Пасти скот и растить детей. А у меня в ушах все звенят клинки мечей и слышны боевые клики.
— Но у вас была жена, семья, — неосторожно сказала Кора.
— Вы, наверное, слышали о моей жене, — отозвался Ясон.
Они медленно шли по берегу, к счастью, берег был песчаный, и босиком идти было даже приятно, особенно если спускаешься ближе к воде, где песок плотный, утрамбованный волнами.
— Да, я слышала о Медее, — согласилась Кора.
— В вашем голосе звучит отвращение. А знаете ли вы, что, будучи одинок, брошен всеми, ожидая смерти, я еще раз вспомнил всю нашу жизнь с Медеей. И знаете, о чем я догадался? Что она моя жертва.
— Я не поняла вас, Ясон, — сказала Кора.
— Все, что делала эта дикая, первобытная душа, она делала ради любви ко мне. И не было и не будет уже в мире человека, который готов был бы на все, абсолютно на все, ради того, чтобы угодить возлюбленному. Порой я чувствовал это, а чаще такая любовь меня утомляла и даже пугала. Потому что она не знала границ. Я разделил любовь и деяния, а этого нельзя было делать. Нельзя было умиляться любовью и ужасаться деяниям. Потому что, когда мне было выгодно, я толкал Медею на эти деяния. О силе ее любви знаю лишь я, а о ее преступлениях знает весь мир. В каждом из нас смешан бог и смертный. В каждом… даже в последнем рабе. Так вот во мне правит смертный, а в Медее — богиня. И потому ее поступки нельзя мерить мерками смертных. Но что дозволено богине, то, к сожалению, осуждают в человеке.
— Значит, можно убить и разрезать на куски своего брата…
— Ради любви — да! Но богине, а не смертной.
— И смерть Пелия?
— Медея мстила за меня так, как я хотел бы отомстить в глубинах моего ума. Но, будучи смертным, не посмел. А она посмела — она как бы воплощение моих самых страшных и самых запретных желаний.
— Все это можно объяснить, но тогда она должна была смириться с вашей женитьбой на Главке.
— Может быть, она и смирилась бы, будь простой смертной. Но богиня должна мстить! Мстить мне за то, что я предал ее любовь.
— Но мстила не вам!
— Она знала, что для меня смерть Главки горше и больнее, чем собственная смерть. Моей тени будет все равно, живете ли вы, умерли ли, любите или ненавидите… все равно. А живому больно!
— А дети?
— Знаешь, девица, что самое страшное: я подозреваю теперь, что она сознательно отдала наших детей на растерзание дикой толпе. Потому что в ее сердце вмещалась лишь одна любовь — ко мне. И потому лишь одна месть — месть любимому. До того момента, как я был верен ей, ничто не могло встать на пути ее любви ко мне. В тот момент, когда я изменил ей, изменил своей клятве, она лишилась чувства любви. Медея жива, Медея неуязвима, ибо боги все равно защищают ее как высшее воплощение любви. Но на самом-то деле она никого не любит и не полюбит больше. И потому бойся ее, девушка. Она лишилась сердца. Это сердце в ней сжег я.
Далеко впереди в воду спускались черные скалы, высокие, тонкие, схожие с людьми в длинных черных хламидах с покрытыми головами, будто это были каменные плакальщицы.