Первые ее слова, произнесенные в то время, когда мы, уютно прильнув друг к другу, испытывали, как я полагал, удовлетворение, были:
— Ты женишься на мне, правда?
Не выдержав, я громко рассмеялся.
— Нет? — ошеломленно произнесла она.
— Конечно женюсь, — сказал я. — Я смеюсь над вопросом и над тем, как ты его задала.
— О?о.
Ее улыбка выразила облегчение, затем любовь.
— Как ты могла хоть на миг усомниться?
— Ну… — Она пожала плечами. — Я подумала…
— Ты подумала?
— Что… ну, я так варварски занимаюсь любовью, что ты…
Я легонько прижал палец к ее губам.
— Элиза Маккенна, — заявил я, — вы самая потрясающая и восхитительная язычница на свете.
— Правда? — Ее голос и улыбка выражали восхищение. — Это правда, Ричард?
— Правда. — Я поцеловал кончик ее носа. — И если хочешь, я вырежу в камне и это тоже.
— Это уже вырезано, — сказала она, кладя ладонь себе на грудь. — Здесь.
— Отлично. — Я требовательно поцеловал ее в губы. — А после того как поженимся, мы будем жить… — Я вопросительно посмотрел на нее. — Где?
— У меня на ферме, прошу тебя, Ричард, на ферме, — сказала она. — Я так ее люблю и хочу, чтобы она стала нашей.
— Тогда у тебя на ферме.
— О?о! — Я никогда не видел такого сияющего радостью лица. — Я чувствую себя — не могу описать словами, Ричард! Омытой любовью! — Она вдруг залилась краской смущения и счастья. — Внутри и снаружи.
Перевернувшись на спину, она с недоверчивым выражением оглядела свое тело.
— Не могу поверить, — сказала она. — Не могу поверить, что это действительно я — лежу в постели без клочка одежды, рядом с обнаженным мужчиной, которого встретила лишь вчера. Вчера! И я переполнена любовью к нему! Неужели это я? Это и вправду я — Элиза Маккенна? Или мои грезы превратились в галлюцинации?
— Это ты. — Я улыбнулся. — Ты, которая всегда ждала, но была немного скованна в своих желаниях.
— Скованна? — Она покачала головой. — Скорее заключена внутрь «железной девы». О! — Она вздрогнула и скорчила гримасу. — Какое ужасное сравнение. И все же точное.
Она с пылкостью повернулась ко мне, и мы прижались друг к другу, сплетя руки и ноги и без конца целуясь.
— Тебе нравился когда?нибудь Робинсон? — спросил я.
— Не как мужчина, — ответила она. — Пожалуй, я отношусь к нему как к отцу. Я совсем не помню своего отца — он умер, когда я была крошкой. Так что Робинсон занял в моей жизни его место. — Она издала возглас удивления. — Поразительно, что после всех долгих лет я наконец это осознала. Видишь, что ты пробуждаешь во мне?
Она одарила меня мимолетным поцелуем, как женщина, привыкшая касаться губ своего возлюбленного.
— Раньше я говорила о своей тяге к совершенству. Думаю, она была скорее основана на неудовлетворенности, чем на желании выделиться. Я никогда не испытывала истинного удовлетворения от своей работы.
Ни одна вещь в жизни не приносила мне истинного удовлетворения — в этом все дело. Всегда чего?то не хватало. Как же я не понимала, что не хватало любви? Теперь это кажется таким очевидным. И я больше не ощущаю себя перфекционисткой. Все, чего мне хочется, — это холить и лелеять тебя, полностью отдать себя тебе. — Словно все еще удивляясь себе самой, она смущенно улыбнулась. — Ну так я все?таки это сделала, верно?
Я тихо засмеялся в ответ, и она снова взглянула на меня с притворной строгостью.
— Предупреждаю, мистер Кольер, — сказала она, — я весьма ревнивая особа и готова вцепиться в любую женщину, которая посмела бы бросить на вас взгляд.
Я радостно улыбнулся.
— Вцепляйся.
Она легонько провела по моим губам кончиком пальца.
— Ты любил других женщин, Ричард? Нет, — тотчас добавила она, — не говори, не хочу этого знать. Не имеет значения.
Я поцеловал кончик ее пальца, замершего на моих губах.
— Других не было, — сказал я.
— Правда?
— Правда. Ни одной. Клянусь.
— О, любимый мой, любимый. — Она прижалась щекой к моей. — Неужели такое счастье возможно?
Мы снова сжимали друг друга в объятиях, потом она немного отодвинулась и взглянула на меня сияющими глазами.
— Расскажи мне все о себе, — попросила она. — То есть то, что можешь. Хочу любить все, что любишь ты.
— Тогда люби себя, — откликнулся я.
Она поцеловала меня в губы, потом перевела взгляд на мое лицо.
— Я люблю твое лицо, — сказала она. — Твои глаза ночной птицы. Твои пепельные волосы с золотым отливом. Твой ласковый голос и ласковые руки. Твои манеры, — она подавила улыбку, — и твои привычки.
Улыбнувшись, я взъерошил ее шелковистые волосы.
— И мне нравится твоя улыбка, — продолжила она. — Словно ты улыбаешься про себя чему?то забавному. Мне обидно, что я не вижу это смешное, но все же я обожаю эту твою улыбку. — Она прижалась ко мне, поцеловала в плечо. — Назови мне еще раз имя того композитора.
— Малер.
— Я научусь любить его музыку, — сказала она.
— Это не составит труда, — пообещал я.
«И может быть, — подумал я, — когда мы вместе состаримся, я расскажу тебе, как его Девятая симфония помогла свести нас вместе».
Я взял ее лицо в ладони и посмотрел в него — ожившее лицо с фотографии, его тепло в моих ладонях. Теперь выражение его было не беспокойным, а умиротворенным.
— Я люблю тебя, — сказал я.
— И я тебя люблю, — отозвалась она. — Теперь и навсегда.