— Надеюсь, они тебе понравились. Это лучшее, что мне удалось найти за такое короткое время. Обещаю подарить тебе наилучшие в мире часы, когда найду их.
— Это и есть наилучшие в мире часы, — сказал я. — Других мне не захочется. Спасибо тебе.
— Тебе спасибо, — пробормотала она в ответ.
Я поднес часы к уху, с удовольствием прислушиваясь к четкому, размеренному тиканью.
— Надень их, — попросила она.
Я нажал на крышку, и она со щелчком встала на место. Элиза почему?то нахмурилась.
— Что такое? — спросил я.
— Ничего, любовь моя.
— Нет, скажи мне.
— Ну. — Казалось, она смущена. — Если нажать на головку, после того как закроешь крышку…
Она не закончила фразу.
— Извини, — сказал я, смущенный этим новым напоминанием того, насколько мне не хватает осведомленности о мелочах жизни в 1896 году.
Начав прилаживать часы и цепочку к жилету, я подумал о том, что Элиза, не подозревая об этом, выбрала для меня подарок, непосредственно связанный со временем.
У меня ничего не получилось. С робкой улыбкой я поднял глаза.
— Боюсь, я не очень?то ловок.
Элиза проворно расстегнула одну из пуговиц моего жилета и продела цепочку в петлицу. Улыбнувшись мне в ответ, она бросила взгляд на футляр от часов.
— Ты не прочитал мою карточку, — сказала она.
— Извини, не заметил.
Снова открыв футляр, я увидел карточку, пришпиленную булавкой к низу крышки. Сняв ее, я прочитал написанные изящным почерком слова: «Любовь, моя услада».
Я вздрогнул — не сумел сдержаться. «Ее предсмертные слова», — пронзила меня мысль. Я попытался отогнать ее.
Элиза все?таки заметила мое выражение.
— Что случилось, любимый? — встревожилась она.
— Ничего.
Никогда я столь открыто не лгал.
— Случилось. — Она взяла мою руку в свою и требовательно посмотрела на меня. — Скажи мне, Ричард.
— Дело в этой строчке, — объяснил я. — Она меня тронула. — Я почувствовал, как в воздухе начинает расти напряжение. — Откуда эта строчка? — настаивал я. — Ты сама ее сочинила?
Она покачала головой, и я увидел, что она тоже борется с дурным предчувствием.
— Из гимна. Ты когда?нибудь слышал о Мэри Бейкер Эдди?
«Что мне следует ответить?» — думал я. Еще не успев ничего решить, я услышал собственный голос, отвечающий:
— Нет. Кто она?
— Основательница новой религии, известной под названием «Христианская наука». Я однажды услышала этот гимн на службе. Она сама написала текст гимна.
«Я никогда не скажу тебе, что ты неправильно запомнила эти слова, — подумал я, — и никогда, никогда не скажу, какие слова за ними следуют».
— После службы я с ней встречалась, — продолжала она.
— Правда? — произнес я с удивлением в голосе, но поймал себя на этом.
Если я никогда не слыхал о миссис Эдди, то как могу выказывать удивление тем, что Элиза с ней встречалась?
— Это случилось около пяти лет назад. — Если она и заметила мой просчет (а я уверен, что это так), то предпочла этого не показывать. — В то время ей было семьдесят лет, и все же… если бы у меня был магнетизм этой женщины, Ричард, я могла бы стать величайшей актрисой в мире. Она обладала самой удивительной мистической силой, какую я встречала у женщины — или мужчины. Когда говорила, она словно околдовывала свою паству. Худощавая, не обладающая профессионально поставленным голосом — но эта непонятная сила, Ричард, эта энергия! Она меня буквально заворожила. Я не видела ничего, кроме этой хрупкой фигурки на возвышении. Все прочие звуки, кроме музыки ее голоса, проходили мимо меня.
Я чувствовал, что она сосредоточилась на этой теме, потому что все еще испытывала неловкость из?за моего поведения, и, желая положить этому конец, я обнял ее, привлекая к себе.
— Я люблю свои часы, — сказал я. — И люблю особу, подарившую их мне.
— Особа тебя тоже любит, — произнесла Элиза почти печально.
Но потом заставила себя улыбнуться.
— Ричард?
— Что?
— Ты не будешь обо мне ужасно думать, если…
Она замолчала.
— Если что?
Я не знал, чего ждать.
Она все не решалась, вид у нее был растерянный.
— Что, Элиза?
Я улыбнулся, но почувствовал легкий спазм в желудке.
Казалось, она собралась с духом.
— Я ослабла не только от любви, — сказала она.
Я все еще не понимал ее и напряженно ждал.
— Я ослабла не только от любви, — сказала она.
Я все еще не понимал ее и напряженно ждал.
— Я приказала еще раньше принести сюда вина и еды — печенье, сыр, фрукты.
Она бросила взгляд в угол комнаты, и я заметил тележку с накрытыми блюдами на ней; из серебряного ведерка высовывалась бутылка вина — раньше я не обратил на это внимания. Я с облегчением засмеялся.
— Ты хочешь сказать, что голодна? — спросил я.
— Знаю, что это не романтично, — смущенно молвила она. — Правда, я всегда хочу есть после спектакля. А сейчас, когда внутреннее напряжение прошло, чувствую себя вдвойне проголодавшейся. Ты меня простишь?
Я притянул ее к себе, опять рассмеявшись.
— Ты извиняешься, и за что? — спросил я, целуя ее в щеку. — Ну, давай покормим тебя. Теперь, когда я об этом думаю, понимаю, что тоже сильно проголодался. Все эти прыжки и скачки нагнали хороший аппетит.
Она радостно улыбнулась и так сильно сжала меня в объятиях, что я поморщился.
— О, я люблю тебя! — воскликнула она. — И я так счастлива, что могла бы полететь! — Она осыпала мое лицо быстрыми поцелуями, потом отодвинулась. — Не желаете ли разделить со мной поздний ужин, дорогой мистер Кольер?