Подняв глаза, она взглянула на меня.
— Что?нибудь случилось? — спросил я, не дождавшись ее слов.
Тяжелый, утомленный вздох. Она медленно покачала головой.
— Не понимаю, зачем я это делаю, — сказала она. В голосе ее звучала боль. — Никогда в жизни не делала ничего подобного.
«Знаю», — подумал я. Слава богу, вслух этого не произнес. «Но ты меня ждала», — едва не сказал я. Это я тоже отверг. Лучше промолчать.
Когда она заговорила снова, в ее голосе слышался вызов.
— Разум говорит мне, что мы с вами впервые встретились на берегу вчера вечером, что до этого момента мы не были знакомы. Разум говорит мне, что у меня нет причин вести себя по отношению к вам так, как я себя вела. Никаких причин. — Она замолчала и взглянула на свои руки. Казалось, прошло много времени, наконец она продолжила, не поднимая глаз: — Но все же я это делаю.
— Элиза…
Я начал вставать.
— Нет, не двигайтесь, — сказала она, быстро поднимая взгляд. — Я хочу, чтобы между нами была… дистанция. Не хочу даже отчетливо видеть ваше лицо. Вид вашего лица… — Судорожно вздохнув, она умолкла и лишь через пару минут закончила: — Чего мне хочется, так это подумать.
Я молчаливо ждал анализа, осмысления и перспективы. Ничего не последовало, и я понял, что она говорит скорее о надежде, чем о каком?то плане.
После долгой паузы Элиза подняла голову и взглянула на меня.
— Господи, как же я сегодня смогу играть? — спросила она скорее саму себя.
— Сможете, — уверил ее я. — Вы будете великолепны.
Она еле заметно покачала головой.
— Так и будет, — сказал я. — Я буду на вас смотреть.
Она невесело усмехнулась:
— Что мне вовсе не поможет.
Некоторое время Элиза молча смотрела на меня, потом, протянув руку вправо, дернула за выключатель настольной лампы. Загорелась лампочка, и я заморгал.
Она продолжала глядеть на меня при свете с непонятным выражением лица. Несмотря на ее сумрачный вид, мне показалось, она начинает меня принимать. Это, пожалуй, слишком сильно сказано — скорее становится более терпимой. По крайней мере, мое положение несколько упрочилось.
Она наклонила голову.
— Простите, — сказала она. — Я снова на вас глазею. Не знаю, зачем продолжаю это делать. — Она вздохнула. — Конечно же знаю, — поправилась она. — Дело в вашем лице. — Она искоса взглянула на меня. — В нем есть что?то помимо красоты. Но что?
Мне хотелось заговорить или что?то сделать, но что — я не знал. Я боялся совершить ошибку. Она снова смотрела на свои руки.
— Я считала, что знаю, каков этот мир, — тихо произнесла она. — По крайней мере, мой мир. Я думала, что настроена на любой его ритм. — Она покачала головой. — А теперь вот это.
Я собирался выполнить ее просьбу — соблюдать дистанцию, — но, не успев даже осознать своего намерения, вдруг встал и пошел к ней. Она смотрела, как я подхожу, если и без заметного смущения, то едва ли с радостным ожиданием. Садясь рядом с ней на диван, я ласково улыбнулся.
— Жаль, что вы не выспались, — сказал я.
— Это так заметно? — спросила она, и я понял, что до этого момента ничего такого не осознавал.
— Я тоже почти не спал, — признался я. — Почти всю ночь я… думал.
— Почти всю ночь я… думал.
Мне казалось, о моих записях упоминать не следует.
— И я тоже, — вздохнула она.
Слова ее, казалось, говорили о сопереживании, но я по?прежнему ощущал между нами барьер.
— И? — спросил я.
— И, — откликнулась она, — все это так сложно, что мешает мне понять.
— Нет, — импульсивно возразил я. — Это совсем не сложно, Элиза. Это просто. Наша встреча была предопределена.
— Чем предопределена? — требовательно спросила она.
Не было такого объяснения, которое я мог бы ей дать.
— Вы сказали, что ждали меня, — уклончиво ответил я. — По?моему, это похоже на судьбу.
— Или невероятное совпадение, — заметила она.
Я ощутил в груди настоящую боль.
— Вы не можете в это поверить, — сказал я.
— Не знаю, чему можно верить, — откликнулась она.
— Почему вы меня ждали? — спросил я.
— Вы скажете мне, откуда пришли? — задала она встречный вопрос.
— Я уже сказал.
— Ричард.
Тон ее был мягким, но очевидно было, что она меня упрекает.
— Обещаю, что скажу, когда придет время, — сказал я. — Сейчас не могу, потому что… — Я поискал нужные слова. — Это может вас растревожить.
— Растревожить меня? — Ее невеселый смешок отдавал горечью. — Разве может что?то растревожить меня еще больше?
Я терпеливо ждал. Она так долго молчала, что я подумал, она мне ничего не скажет. Наконец она нарушила молчание, неожиданно спросив:
— Вы не будете смеяться?
— Разве это смешно?
Я не смог удержаться от такого вопроса, хотя пожалел о нем в тот же миг, как он слетел с моих губ.
К счастью, она восприняла его правильно, и ее лицо смягчилось усталой улыбкой.
— В какой?то степени, — сказала она. — По крайней мере, странно.
— Позвольте мне судить об этом, — попросил я.
Еще одна длительная заминка. Наконец она выпрямилась, словно это помогало ей собраться с духом для рассказа, и начала:
— История состоит из двух частей. В конце восьмидесятых — точно год не помню — мы с матерью выступали в Вирджиния?Сити.
«Ноябрь 1887?го», — сама собой всплыла в памяти дата.
— Однажды вечером, после спектакля, — продолжала она, — кто?то привел в нашу гостиницу старую индианку. Нам сказали, что она умеет предсказывать будущее, и я, шутки ради, попросила ее предсказать мое будущее.