* * *
Аптекарский магазин я нашел там, где на моей памяти был офис агентства недвижимости.
Мне пришлось подождать открытия около шести минут. За это время мимо меня прошли несколько работников кухни — китайцев, переговаривающихся на родном языке. Наконец киоск был открыт появившимся служащим, низеньким темноволосым мужчиной в рубашке с высоким воротничком, сделанным, казалось, из целлулоида, узком черном галстуке и белом миткалевом пиджаке с застежкой до ворота и узкими лацканами. Продавец, по?видимому, только что начал отращивать усы, и его верхняя губа казалась скорее испачканной в саже, чем заросшей волосами. Увидев это, я понял, как он молод.
По другим признакам об этом судить было нелегко, ибо, подобно многим мужчинам разного возраста из этой эпохи, он выглядел чрезвычайно серьезным, словно его ожидала куча тяжелой работы и он об этом знал и, более того, на это соглашался. Его приветствие прозвучало хотя и любезно, но несколько отрывисто и очень деловито, словно он не хотел терять ни минуты. Этот молодой человек будет звезды с неба хватать. Так, должно быть, выглядел Горацио Элджер[14], если вообще существовал такой человек.
Пока он меня обслуживал — я купил опасную бритву (не потому, что мне так захотелось, а просто ничего другого не было), помазок для бритья, чашку и мыло, расческу и щетку для волос, зубную щетку, зубной порошок и авторучку, — я имел возможность осмотреться вокруг.
Стены были увешаны рекламными плакатами: «Краска для волос Дамшинского», «Болеутоляющее и укрепляющее средство Оранжеин», «Бром?хинин от простуды», «Сельдерей излечивает от запора» — последняя проблема здесь, должно быть, преобладает, если учесть, сколько люди едят. Были еще десятки других надписей, однако нет смысла перечислять их все — это ведь не исторический очерк, а рассказ из жизни. Достаточно сказать, что полки и застекленные витрины были заставлены бутылочками и коробочками всевозможных форм и размеров.
Взглянув на настенные часы, я поразился: оказывается, уже девять часов одиннадцать минут. Я торопливо спросил продавца, нет ли здесь поблизости места, где можно купить «нижнее белье для джентльмена». Именно такое выражение я употребил — полагаю, в душе я отчасти остаюсь настоящим викторианцем.
Наверное, я перестарался, потому что продавец, как мне показалось, пряча улыбку, сказал, что в аптеке есть отдел «Туалетные принадлежности для джентльмена» — он просто не успел еще включить там свет.
Я быстро купил пару белья и носки, потом, в последний момент, белую рубашку и положил на прилавок мою десятидолларовую купюру.
— Гм, — промычал клерк. — Давно уже не видел таких.
«Боже правый, — подумал я, — неужели я взял с собой не те деньги?» Мне стало не по себе. Я знал, что должен зарегистрироваться в девять восемнадцать. И чувствовал нарастающую тревогу, представляя себе, что если не успею сделать это точно к тому моменту, то произойдет нечто ужасное и все, на чем держится мое пребывание в 1896 году, рухнет как карточный домик.
К счастью, клерк больше не делал никаких замечаний, упаковал мои покупки и отсчитал сдачу. Несмотря на свое беспокойство, я подивился тому, что все купленное мной стоило меньше пяти долларов. Покачав головой, я вышел из магазина и быстро зашагал по коридору, ведущему к лестнице.
К тому времени я так разнервничался, боясь опоздать к моменту регистрации, что, дойдя до лестницы, стал перескакивать через ступеньку, потом широкими шагами пересек холл и остановился перед конторкой с сильно бьющимся сердцем. Взглянув на часы, я увидел, что было девять пятнадцать.
Ко мне подошел портье, и я попросил номер.
— Да, сэр, вы только что приехали? — спросил он.
По тому, как по мне скользнул его высокомерный взгляд, я понял, что вопрос содержит в себе скорее вызов, чем любопытство.
По тому, как по мне скользнул его высокомерный взгляд, я понял, что вопрос содержит в себе скорее вызов, чем любопытство. Должно быть, моя внешность показалась ему крайне подозрительной.
Я сам поразился тому, с какой легкостью принялся лгать, на ходу сочиняя историю и не выдав себя ни тоном, ни жестом, ни выражением лица. Приехав вчера вечером, я был так болен, что принужден был остановиться в номере приятеля, и только сейчас достаточно оправился, чтобы зарегистрироваться.
Возможно, моя выдумка была не такой уж убедительной, но, по крайней мере, у клерка не хватило наглости расспрашивать меня дальше. Отвернувшись, он взглянул на щит с ключами и через минуту положил передо мной на стойку ключ с биркой.
— Вот, пожалуйста. Одноместный номер: три доллара в день, за пользование ванной дополнительная плата. Не угодно ли здесь расписаться, сэр?
Он протянул мне ручку.
Я в сильном замешательстве уставился на ключ. Он был от номера 420. Я вдруг снова почувствовал, что сбит с толку. Вид этого ключа мгновенно вывел меня из состояния психической адаптации, которой я, казалось, достиг.
— Э?э… вы уверены? — пролепетал я наконец.
— Сэр?
Не знаю, почему этот момент так меня ужасал. Я был в 1896 году, собирался встретиться с Элизой в час дня, и, хотя многое еще предстояло совершить, наши отношения развивались именно так, как я и мечтал. Тем не менее появление этого неправильного номера настолько меня ошеломило, что я оцепенел от страха.