Меня не беспокоило то, что все прочитанные о ней книги различны. Теперь меня забавляло собственное стремление попасть в это новое окружение, даже путем срезания дверного косяка. Я решил, что на низших уровнях история должна обладать некоей гибкостью. Едва ли я попытался бы изменить ход надвигающегося сражения при Бородино.
В этот момент мое внимание было привлечено видом железнодорожного вагона, стоящего на подъездном пути примерно в ста ярдах от южного угла гостиницы. Я подумал, что он может принадлежать Элизе, и спросил об этом. Она подтвердила мою догадку. Я обошелся без комментариев, но у меня возникло странное ощущение наглядного подтверждения ее богатства. Не удивительно, что она меня подозревала — возможно, подозревает и сейчас, — хотя вряд ли. Я чуть не попросил у нее разрешения осмотреть интерьер вагона, потом сообразил, что эту просьбу едва ли можно считать обдуманной.
Мы пересекли подъездную аллею для экипажей, прошли мимо круглой клумбы и оказались на открытой площадке. Слева от нас тянулась длинная деревянная планка для привязывания лошадей, а впереди виднелись плотно растущие деревья и кусты. Пройдя через густые заросли, мы вышли к дощатому настилу, проложенному вдоль прибрежной полосы между океаном и бухтой.
Когда мы пошли по настилу, я посмотрел в сторону океана и увидел далеко впереди голубое небо и белые облака, гонимые ветром на север. Примерно в двухстах ярдах впереди от нас виднелись здание музея с остроконечной крышей и купальня. Неподалеку стоял сарай для лодок, к которому от этих сооружений вел другой дощатый настил.
Неподалеку стоял сарай для лодок, к которому от этих сооружений вел другой дощатый настил. Впереди справа в море черным силуэтом выдавался казавшийся нескончаемым волнорез. На нем стоя удили рыбу с полдесятка мужчин и одна женщина. Прибрежная полоса была очень узкой — шириной не более тридцати футов — и с виду весьма запущенной, покрытой морскими водорослями, ракушками и, как мне показалось, мусором, хотя не хотелось в это верить.
Пройдя ярдов семьдесят, мы остановились у ограждения дорожки, чтобы посмотреть на бушующий прибой. Дул свежий, почти холодный морской ветер, обдавая наши лица бодрящими водяными брызгами.
— Элиза? — молвил я.
— Ричард?
Она с такой точностью воспроизвела мою интонацию, что я улыбнулся.
— Сейчас же перестаньте, — произнес я с притворной строгостью. — Хочу сказать вам нечто серьезное.
— О боже.
— Ну, не настолько серьезное, чтобы нельзя было перенести, — уверил я ее, но все?таки добавил: — Надеюсь.
— Я тоже на это надеюсь, мистер Кольер, — сказала она.
— Утром, пока мы были врозь, я думал о нас.
— Да?
Теперь ее тон не был таким легким, в нем сквозило смущение.
— И я понял, каким был безрассудным.
— Почему безрассудным?
— Потому что ожидал, будто моя преданность заставит вас…
— Не надо.
— Прошу вас, дайте досказать, — настаивал я. — Не так уж это страшно.
Тревожно взглянув на меня, она вздохнула.
— Хорошо.
— Я хочу лишь сказать, что понимаю: вам потребуется время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что я — часть вашей жизни, и я дам вам столько времени, сколько нужно. — Сообразив, что это прозвучало высокомерно, я с улыбкой добавил: — Коль скоро вы поймете, что я теперь действительно часть вашей жизни.
Опять неуместный юмор. На лице Элизы снова отразилась тревога, и она отвернулась к океану. «Боже правый, почему я продолжаю говорить не то?» — подумал я.
— Я не хотел давить на вас, — сказал я. — Простите, если так получилось.
— Прошу вас, дайте мне подумать, — отозвалась она.
То было не приказание и не просьба, а нечто промежуточное.
Обстановка едва ли улучшилась, когда мимо прошли два человека, обсуждая на ходу жалкий вид пляжа. Как я узнал, это действительно был мусор. Шаланда, вывозившая мусор из гостиницы, время от времени не доходила до места, называвшегося «точкой балласта». Поэтому все скинутые за борт отходы приплывали обратно и засоряли берег.
Я вдруг посмотрел на Элизу.
— Вам надо уезжать сегодня вечером? — спросил я.
— По графику мы должны быть в Денвере к двадцать третьему, — сказала она.
Это был не совсем ответ на мой вопрос, но пришлось им удовольствоваться.
Я взял ее руку в свою и сжал.
— Опять прошу простить меня. Я перестану говорить вам, что не собираюсь на вас давить, не раньше, чем действительно буду это выполнять.
Сообразив, что выражение «давить на вас» может показаться ей непонятным, я вновь испытал неловкость.
Мое смущение усилилось еще больше, когда я понял, что мы пошли в сторону гостиницы. Мне хотелось найти слова, которые помогли бы вернуть чувства, испытанные нами во время молчаливой прогулки, но в голову не приходило ничего такого, отчего ситуация не усугубилась бы еще больше.
Мимо нас прошла пара: мужчина в длинном черном сюртуке, цилиндре и с тростью в руке и сигарой в зубах; женщина в длинном синем платье и капоре подходящего цвета. Проходя мимо, они улыбнулись. Мужчина дотронулся до полей шляпы и сказал:
— Мы с большим нетерпением ожидаем вечера, мисс Маккенна.
Мужчина дотронулся до полей шляпы и сказал:
— Мы с большим нетерпением ожидаем вечера, мисс Маккенна.