Я вздрогнул. Какое сегодня число? Я давал себе установку на 19 ноября. Но я говорил, потом писал и мысленно повторял установки, имея в виду пятницу. А сейчас пятница или нет? Или четверг, 19?е? Эта неопределенность меня пугала. Если пятница, то спектакль начнется через несколько часов и я могу ее так и не встретить.
Я задрожал, будучи не в состоянии контролировать ситуацию. Ведь я не успел еще обдумать фактические детали нашей встречи. Даже веря в ее неизбежность, как я должен осуществить это на практике? Она могла быть на репетиции, в окружении членов труппы. Ее уединение, наверное, охранял Робинсон или, насколько мне было известно, команда полицейских. Она могла находиться в своей комнате в обществе матери. Без сомнения, они занимали одно и то же помещение — и, возможно, охраняемое. Или она могла быть в ресторане с матерью и, вероятно, Робинсоном. В любой ситуации предстояло пробиться к ней сквозь заслон охраны. Как мне получить возможность хотя бы поговорить с ней, а тем более рассказать о своих чувствах?
Я вдруг представил себе всю безнадежность своих грез, и у меня перехватило дыхание. Прислонившись спиной к стене, закрыв глаза, я оказался полностью во власти накатившего на меня ужаса. Выхода нет. Путешествие в 1896 год — это несложный трюк по сравнению с предстоящей встречей. Его я проделал самостоятельно, никто меня не отговаривал и не мешал, кроме меня самого.
При выполнении второй части я столкнусь с массой препятствий со стороны людей.
Уверен, что для меня это был момент кризиса. В течение нескольких минут — я так и не узнаю, сколько прошло времени, — я стоял, привалившись к стене, совершенно обессиленный, не в состоянии идти дальше, не имея сил даже обругать себя за собственную глупость — за то, что не предвидел столь очевидного ограничения; раздавленный отчаянием, ибо теперь все представлялось мне выше моего понимания.
Вероятно, я так и продолжал бы там стоять (если предположить, что умственный паралич не переместил бы меня в конечном итоге в 1971?й), не услышь вдруг звука шагов. Я быстро открыл глаза, повертел головой по сторонам и увидел человека, приближающегося ко мне по коридору.
Предчувствуя недоброе, я уставился на него. На нем было нечто вроде костюма, в котором я видел моего брата на одной из фотографий нашего семейного альбома, — из серого твида, с бриджами. Только когда мужчина приблизился, я заметил, что пиджак на нем другой, больше похожий на рубашку, что на ногах у него серые ботинки с пуговицами, а в руке — жемчужно?серый котелок. Из?за бороды возраст угадать было невозможно. Помню, что в изумлении подумал: «Чарльз Диккенс». Я понимал, что это не мог быть он, однако сходство меня поразило.
С другой стороны, я, должно быть, показался ему призраком, потому что на его лице отразилась тревога и почти сразу же сочувствие. Ускорив шаги, он поспешил в мою сторону.
— Почтеннейший сэр, вы не больны? — спросил он.
Звук первого голоса, услышанного после перенесения в 1896?й, подействовал на меня как электрический шок, заставив вздрогнуть.
— Почтеннейший, — повторил мужчина, взяв меня за плечо.
— Почтеннейший, — повторил мужчина, взяв меня за плечо.
Я уставился ему в лицо, находящееся всего в нескольких дюймах от моего. К утру того дня (в моем времени) этот человек был уже много лет мертв — такая зловещая мысль промелькнула в моем мозгу. Сейчас он жив и бодр: при ближайшем рассмотрении я заметил, что он, вероятно, моложе меня. Я ощутил на своем плече сильный нажим его пальцев, видел участие в ярких голубых глазах, даже почувствовал в его дыхании безошибочный аромат табака. Он был абсолютно, неправдоподобно живым.
— Позвольте мне проводить вас в ваш номер, — предложил он.
Я с трудом сглотнул, стараясь взять себя в руки. Я четко понимал, что необходимо начать приспосабливаться, или я все потеряю.
— Нет, благодарю вас, — ответил я, силясь улыбнуться. — Просто легкий приступ…
И в смущении замолчал. Я уже собирался сказать «гриппа», когда понял, что в 1896 году это так не могло называться.
— Головокружения, — запинаясь, закончил я. — Я был болен и еще не совсем поправился.
— Может быть, вам стоит прилечь, — сказал он, и это предложение странно поразило меня.
В его голосе звучала искренняя забота, и я вдруг подумал, что моя первая встреча с другим человеком могла оказаться пагубной, если вместо этого молодого человека мне попался бы какой?нибудь холодный, неприятный тип, только усугубивший мое состояние. Я выдавил из себя улыбку.
— Нет, спасибо. Со мной все в порядке. Благодарю за любезность.
— Не за что. — Он с улыбкой отпустил мою руку. — Вы уверены, что обойдетесь без моей помощи?
— Да. Спасибо. Со мной будет все хорошо.
Я понимал, что повторяюсь, но иные слова в голову не приходили. Как и походка, моя речь в этом новом окружении поначалу была запинающейся и неумелой.
Он кивнул.
— Что ж… — Он снова наморщил брови. — Вы уверены? — спросил он. — У вас довольно бледный вид.
Я кивнул в ответ.
— Да, благодарю вас. Я уже… почти дошел до своего номера, — добавил я то, что пришло мне в голову.
— Хорошо. — Он добродушно похлопал меня по плечу. — Берегите себя.