Я с улыбкой кивнул, но, по сути дела, испытывал ревность к их длительным отношениям, даже если они были основаны скорее на разногласиях, чем на гармонии. Возможно, я придаю слишком большое значение существующим между ними отношениям. Я не могу всерьез представить, что Элиза его любит, хотя вполне допускаю, что он обожает ее с «почтительного» расстояния, трансформируя эту бессловесную преданность в нечто вроде деспотичного надзора за ее жизнью.
Она вдруг сжала мою руку и вновь улыбнулась, на сей раз радостно и — неужели мне это только показалось? — нежно.
— Но я навожу на вас скуку, — сказала она. — Извините меня.
— Не надо извиняться, — ответил я с улыбкой.
Она пристально смотрела на меня, пока мы прошли несколько ярдов, потом отвернулась, досадуя на себя.
— Ну вот опять, — тихо проговорила она. Потом вновь быстро глянула на меня. — Ричард, думаю, вы не имеете понятия о том, как это удивительно — то, что я свободно с вами разговариваю. Я никогда раньше не вела себя так с мужчиной. Хочу, чтобы вы знали, какой для вас комплимент, что я могу это делать.
— А я хочу сказать вам, что вы можете разговаривать со мной о чем угодно, — откликнулся я.
Снова этот взгляд. Она в смущении покачала головой.
— Что такое? — спросил я.
— Я скучала по вам, — сказала она.
Я не смог удержаться от улыбки, уловив в ее тоне изумленные нотки.
— Как странно, — отозвался я, с обожанием глядя на нее. — Я по вам совсем не скучал.
Ее улыбка засияла еще ярче, и она снова сжала мою руку. Потом, словно ища выход своей радости, взглянула вперед и воскликнула:
— О, смотрите!
Я повернул голову и увидел группу мужчин и женщин на велосипедах — они ехали по въездной дороге, направляясь в сторону Оранж?авеню. Я поневоле громко рассмеялся, потому что зрелище было и забавным, и чарующим одновременно. Все велосипеды имели одно колесо размером с шину грузовика — у некоторых оно было сзади, у других спереди — и второе маленькое колесо, как у детского трехколесного велосипеда. Это была смешная сторона. Очарование исходило от пар, восседающих на каждом велосипеде: мужчины в бриджах, на головах — кепи или котелки, женщины — в длинных юбках и блузках или джемперах, в шляпках типа кепи. В каждом отдельном случае женщина ехала спереди, иногда крутя педали, иногда ее везли. Всего семь пар, которые катились по изломанной линии, удаляясь от гостиницы, на ходу болтая и смеясь.
— Похоже, им весело, — сказал я.
— Вы когда?нибудь пробовали? — спросила она.
— Не на… — Я умолк, чуть не сказав: «не на таких велосипедах», потом закончил: — Городских улицах. Мне бы хотелось покататься с вами.
— Может, и покатаемся, — уклончиво ответила она.
Я испытал трепет, услышав из уст любимой смутное обещание того, что в будущем нас ждут совместные моменты.
Я заметил, что она правой рукой придерживает юбки во время ходьбы, и мне пришло в голову, что в 1896 году гуляющая женщина — это женщина однорукая, поскольку вынуждена постоянно придерживать подол над пылью ли, грязью ли, снегом ли, лужами или чем?то еще. Я улыбнулся про себя, по крайней мере мне так казалось, однако Элиза заметила и спросила, почему я улыбаюсь.
Я сразу понял, что, сказав правду, лишь подчеркну свою непохожесть на людей 1896 года, поэтому придумал на ходу:
— Я размышлял о том, как отреагировала на меня вчера вечером ваша матушка.
Она улыбнулась.
— Она никогда по?настоящему не сердится. Но знаете, тем не менее вам удалось навлечь на себя ее гнев.
При этих словах я захихикал.
— Она пользовалась успехом как актриса? — спросил я.
Ни в одной из книг об этом не говорилось.
Ее улыбка сделалась слегка задумчивой.
— Знаю, о чем вы думаете, — сказала она, — и полагаю, это лишь часть всего. Но она никогда не заставляла меня играть. Все получилось само собой.
У меня не было намерения затрагивать деликатную тему менее успешной актрисы?матери, самоотверженно переживающей триумф более успешной дочери, но я этого не сказал, а лишь улыбнулся, когда она добавила:
— Она по?своему имела?таки успех.
— Не сомневаюсь, — откликнулся я.
Некоторое время мы шли молча. Слова были не особенно нужны, и, полагаю, она чувствовала то же самое — возможно, даже острее меня. Свежий воздух, тишина и успокоительный ритм движений на земле, под небесами — вот почему она так любит прогулки. Это дает ей возможность забыть о напряженной работе.
Я не мог отказать себе в удовольствии пофантазировать по поводу моего будущего с Элизой. Прежде всего, не было причин, почему я не мог с ней остаться. Хотя беспокойство в отношении моей связи с 1896 годом еще сохранялось, но оно было скорее иррациональным, чем логичным, как мне казалось. Разве я не засыпал три раза в различных условиях, не потеряв связь? Беспокоился я или нет, но факты подтверждали, что с каждым часом я все прочнее укореняюсь в этой эпохе.
Таким образом, мое предположение о том, что я останусь с ней, было вполне логичным. Со временем мы поженимся, и поскольку я писатель, то начну писать пьесы. Я не стану ожидать, что она будет помогать мне с их постановкой. Они, рано или поздно, сделаются достойными сцены благодаря своим качествам. Я почти не сомневался, что она предложит свою помощь. Тем не менее поклялся себе, что наши отношения не будут строиться на такой основе. Не хотел бы снова увидеть подозрение или неуверенность на ее лице.